Пуля для дублера (СИ)

Беликов проклинал себя за то, что не смог прочитать выражение лица Сабитова. Хотя это не была его специализация, сравнительно большой опыт общения с людьми мог помочь ему проникнуть в глубинные изменения лица. увы, в этот момент он видел только, что лицо Сабитова смягчилось, что оно изменилось, но это было все. Он не мог проникнть дальше или расшифровать его мимику.

Что бы этот человек ни собирался сказать от имени Гасана Фархадова, для Евгения это было сюрпризом. Никто - ни Карелин, ни Мандрыкин, никто в Москве - не ожидал, что Гасан Фархадов повернется лицом к врагу и обратится к нему за помощью.

- Мы с Гасаном давно работаем вместе, Женя, - начал Сабитов. - Почти с самого начала. Я встретил его вскоре после того, как Рита Халилова была убита, и он был как человек в огне. Ненависть исходила от него, как расплавленная аура.

Предположение Сабитова, что Беликов знает, кто такая Рита Халилова, продемонстрировало, насколько он уверен в реальной роли Евгения.

- Мы вместе были молодыми воинами. Конечно, я сразу понял, что у меня нет ни капли таланта Гасана. Гасан был исключительным - его способность к инновациям, видеть то, что другие не могли видеть, воображать то, что другие не могли себе представить. Это дар Гасана, и он использовал его хорошо и самоотверженно в служении аллаху в течение этих почти двадцати лет.

Он снова понизил голос. Они могли быть одни, но для Сабитова одиночество никогда не было достаточным.

- Мои таланты были скромнее, - продолжал он, - но они были необходимы для успеха Гасана. Сотни из нас с радостью служили ему винтиками, прилагая наши собственные маленькие усилия, чтобы воплотить в жизнь его многочисленные идеи.

- Но у всех есть враги, а у таких, как Гасана, их больше, чем у большинства. Не только лидеры западных правительств хотят видеть его мертвым, но и некоторые из соперничающих группировок, например "Хезболла" или "Исламский джихад". Жизнь стала очень трудной, почти невозможной. Как старый лев, Гасан должен посвящать все больше и больше своей энергии, чтобы просто остаться в живых.

Сабитов сделал паузу, чтобы отхлебнуть кофе, но его глаза не отрывались от Беликова, их напряженность не ослабевала.

- Но великие испытания открывают большие возможности, - сказал Мансур. - Позволь мне объяснить. Есть планы, - сказал он, осторожно пробуя воду, - о которых должно знать ваше правительство. Даже сейчас происходят события, которые было бы фатально упустить из виду вашей стране. Гасан чувствителен к таким вещам, поскольку он жил и как европеец, и как россиянин; он видит много сторон обоих миров. Он знает, как думают обе стороны.

Двое мужчин внимательно наблюдали друг за другом, но Юрий только начал понимать, что Мансур находится под большим давлением. Его сдержанное поведение было всего лишь маскировкой. Роль оруженосца и посредника Гасана Фархадова была наказанием для него.

- Я могу привести тебе пример, - продолжал Сабитов. - когда теракты совершаются в крупном городе, население долгое время будет пугливым, если не бдительным. Но на всей другой территории - например, в той пресловутой "глубинке", о котором любят говорить ваши политики, - жизнь почти сразу вернется в нормальное русло. В конце концов, им нечего бояться самих себя. В сердце страны нет зданий, которые считались бы символами России, мишенями для любящих символы террористов. Образ жизни не изменился в глубинке, потому что там не было ничего, что предлагало бы себя воображению террористов, которые любят идею зрелища.

Сабитов взглянул на часы. Жест был мимолетным - если бы Юрий моргнул в этот момент, он бы его не заметил.

- Так чего же мне бояться, если я живу в маленьком городке в Якутии? Чего мне нужно бояться в Чите, в Забайкалье? Или в Игарке, Красноярский край? Или Пензе, Орле? Террористов? Нет, им нужны Кремль и Белый Дом. Им нужны символы. Если это случится, они понимают что смогут посмотреть это по телевизору.

Сабитов помолчал и покачал головой.

- Это не террор, как говорит Гасан. взрывы двадцатилетней давности в столице - это шок, временное явление. Ужас-это нечто совершенно иное. Вам не нужно ни вспоминать о страхе, ни напоминать о нем, потому что он никогда не покидает вас. Это создает постоянное предчувствие, постоянный страх, который душит ваше спокойствие.

Мягкая манера Мансура говорить в сочетании с его теперь заметным трудом сдерживать волнение представляли собой жуткий, пугающий контекст. Он звучал нестройно, как смех на похоронах.

Он протянул руку и поставил кофе на край тумбочки.