Пуля для Зои Федоровой, или КГБ снимает кино

– Ой, подумаешь! – поморщилась Катя. – Я к ним совершенно равнодушна. У мамы побольше есть! Каратов на тридцать!

– На тридцать? – выпучил глаза Джек. – Ты шутишь, Кэт?

– Нисколько! Она купила его по дешевке у одной старухи. Какая-то древняя графиня, обломок империи. Ей было не на что жить, и мама покупала ей продукты, убирала у нее в квартире, ухаживала за ней – старуха едва двигалась, у нее ноги отнимались. И в благодарность она продала матери за копейки этот фамильный бриллиант. Говорила, что такой второй есть только у королевы Нидерландов…

– И он у твоей матери?

– Ну да! В буфете в ящичке. Там все ее сокровища! – Катя засмеялась, потянула Джека за руку к длинному столу, где стоя выпивали и закусывали гости. Катя схватила чей-то фужер, залпом выпила, налила еще, опять выпила, стала жевать какой-то бутербродик, взглянула на Джека:

– Выпей, чего ты?

– Ты знаешь, сколько стоят тридцать каратов, Кэт? – шепотом, на ухо спросил Джек.

Она, успев забыть о разговоре, с недоумением взглянула на него, наконец, до нее дошло, о чем идет речь. Она спросила:

– Сколько же, интересно?

– Больше двух миллионов долларов, – улыбнулся Джек и поцеловал Катю в губы.

Воспоминание это словно обожгло Катю, и она резко затормозила. Таню Саблину бросило вперед и она ударилась лбом о ветровое стекло.

– Скажи, Кэт. А ты не могла бы попросить у матери ее бриллианты?

– Ты с ума сошел… – пожала плечами Катя. – Она умрет, но не расстанется с ними. Я же рассказывала тебе. И потом, ты же знаешь, как она была против нашего брака. чтобы я уезжала. Чуть не прокляла меня вообще. И сейчас не думаю, что она меня простила. Я ей десяток писем отправлю, прежде чем дождусь в ответ одной маленькой открыточки. А когда родился Иван, она даже не поздравила нас, ты что, не помнишь?

– Помню, черт. – поморщился Джек и, подумав, спросил: – Может, у нее в долг можно попросить? Здесь мы заложили бы их в банке и взяли бы ссуду под хороший процент. А потом, когда разбогатеем, выкупим эти проклятые камни, как ты выражаешься, и вернем их твоей матери.

– Нет, Джек, это невозможно. – Катя помолчала, глядя на мелькающие вдоль шоссе рекламные щиты. – Прости, милый, но она нам не поверит. Лагерная жизнь воспитала ее по-своему. Не верь, не бойся, не проси – по этим трем заповедям она с тех пор и живет. Ты никогда представить себе не сможешь, что это такое – просидеть десять лет в советских лагерях.

В один из его приездов к Ольге Александровне она, кажется, была ему рада, хотя подарки приняла настороженно, напоила его чаем, расспрашивала про Кэт, как она там, в Америке, живет, что делает, здорова ли, когда собирается рожать. Джек сдержанно отвечал – все в порядке, они живут неплохо, правда, ему приходится подолгу бывать в море, и он не видит Кэт и очень скучает по ней. Говорил он с трудом – его знания русского ограничивались несколькими десятками слов, и он не мог рассказать ей, что мечтал бы открыть свое дело, но у него нет столько денег. Он даже пытался рассказать ей. о том, что скоро должен родиться ребенок, что наверняка это будет сын, и он так хотел бы обеспечить будущее этого сына с самого рождения. дать ему хорошее образование. Но у него, видно, плохо получалось, потому что Ольга Александровна почти не реагировала на его слова, только кивала, и выражение лица было напряженным и даже напуганным. Однако после этого визита к ней Джек понял, что сможет это сделать. сможет ее убить ради бриллиантов. Следующий заход лайнера в Ленинград должен был состояться через несколько месяцев, и все эти месяцы Джек обдумывал план убийства. Они придут в Ленинград, и Джек сойдет на берег. Документ он возьмет у кого-нибудь из матросов. на всякий случай. Затем – билет на самолет. Затем – такси в аэропорту до Москвы, затем. Пистолет он разберет на части. купит в магазине небольшой чемодан и кейс, разложит в разных местах части пистолета. Это, пожалуй, единственный, самый трудный момент – пройти контроль перед посадкой… Но в каждом деле без риска не бывает. Если его задержат на контроле – он погиб. Это и будет платой за риск.