Пулковский меридиан

Тем сильнее несколько минут острого беспокойства истерзали Васю: ведь этого волнения, этих колебаний нельзя было показать. А вместе с тем, как теперь быть, что делать? Комбат сказал — ждать либо вестового, либо стрельбы. Ну, да. А этот конник? Что это? Тревога или нет?

Утро медленно разгоралось. Листы яблонь стали мокрыми, глянцевитыми от росы. Откуда-то потянуло горьковатым печным духом. С визгом пронеслись стрижи…

Красноармейцы, выходя один за другим из сарая, ежились и позевывали. Девушка, Маруся Урболайнен, попрежнему искоса поглядывала на них, улыбаясь, и на кудряшках у ее висков, развивая их, тоже оседала роса. Ох, ну скоро ли?!

Зато когда несколько минут спустя вдруг наотмашь распахнулась задняя калитка в глубине учительского садика, когда встревоженный, задохнувшийся вестовой на бегу выкрикнул приказ командира: «В крепость!», когда разбуженные бойцы, застегиваясь на ходу, торопливо построились у ворот в проулке и несколько деревенских женщин, невесть откуда взявшись, тотчас заголосили над ними, точно провожая своих родных детей, вот тогда Васе показалось, что с его плеч упал большой и неловкий груз.

Он оглянулся кругом. Видел ли он когда-нибудь такое светлое, такое необыкновенное утро? Розовые башни замка впереди бросали от себя длинные синие тени. Небо было чисто, как промытое.

Старик-учитель, теперь уже в неуклюжих валенках, вышел на крыльцо.

— Ну… пошли? — с приветливой строгостью выговорил он, и вдруг губы его задрожали. — Ну, что ж… в добрый час, в добрый час, ребятки!.. И я бы за вами, да уж только… — Он махнул рукой.

— Голубчики вы наши! Родименькие!.. Да что же теперь с нами-то будет! — кричали бабы.

И Вася почувствовал, как мускулы его наливаются новой веселой силой. Вдруг, сразу, с небывалой простотой и твердостью, он понял все. И то, как люди находят в себе решимость итти на смерть за большое дело. И то, что, если нужно будет, он сможет сделать это с радостью хоть сейчас. Хоть в эту самую минуту…

* * *

…В Копорскую крепость с юго-востока через глубокий ров-овраг ведет узенький, на одну телегу, мост на высоких арках. Старый шаткий мост со скрипучим деревянным настилом.

Копорские ребята, подпаски, выгоняли из хлевов скотину. Они видели из оврага маленький Васин отряд.

Громко стуча по этому мосту тяжелыми сапогами, в крепостные ворота прошло человек пятнадцать или двадцать в шинелях. Кроме них, в передних рядах шел высокий рыжий человек в заячьей шапке, с охотничьей двустволкой за спиной, с винтовкой на плече. Сзади везли пулемет, несли несколько ящиков с чем-то тяжелым, а последней, отстав на пять-шесть шагов, шла какая-то молоденькая женщина в платке, но тоже с винтовкой.

* * *

Вражеские отряды, пытавшиеся в мае 1919 года захватить в клещи дрогнувшие под их внезапным натиском красные части, состояли из трех групп.

С юго-запада, от Чудского озера, от Наровы, от того самого Кукина берега, где когда-то влачил жалкое существование писарь Родион Панков, двигались белые полковники Пален и Ветренко. Охватывая наш левый фланг, они заходили во все более глубокий тыл Нарвскому району. Это их передовые отряды заняли семнадцатого числа деревню Керстово. Это от них едва ушел по лесам трое суток назад сборный взвод пулеметчика Федченки…

Не слишком усердно преследуя отступивших к востоку, белые начали постепенно распространяться по лесистой полосе к западу и к северу от Керстова.

В то же время, помогая белогвардейцам, возле курортного городишки Гунгербурга, что лежит на берегу Нарвского залива, зашевелились белоэстонцы. Они со своей стороны стали нажимать на наш фронт.

А немного восточнее, в Лужской губе, внезапно появились морские суда. Подойдя к берегу, они высадили на него десант. Люди, входившие в него, были навербованы из матерых палачей финского народа, маннергеймовских карателей. Обучили и экипировали их в белой Финляндии. Они важно именовали себя «ингерманландцами». Такое имя было для них удобной и выгодной маской: древняя русская земля, овладеть которой они намеревались для начала, и впрямь называлась одно время Ингерманландией. На деле же их отряды представляли собою просто разноплеменный сброд.

Сбив части красной береговой обороны, эти «ингерманландцы» двинулись в глубь страны. Держаться на берегу им было невозможно, пока в руках красных находился возвышенный край Копорского плато — побережье древней, доисторической Балтики. «Ингерманландцы» уверяли, будто их вечной священной задачей является освобождение «милой Ингрии», два века стонущей под пятой «русских варваров». Западные газеты подняли крик об исконных границах «великой Эстонии», проходящих где-то там, далеко к востоку. Неизвестно в точности, где они лежат. Тем лучше: белоэстонская армия сама пойдет и найдет их там, где это ей вздумается сделать!

Пален и Ветренко убеждали своих солдат помочь им восстановить «святую Русь-матушку, единую и неделимую», выгнать и вытряхнуть за ее пределы всю эту «чухонскую шантрапу», всяких «обнаглевших инородцев».