Pulp

Тонкий спорить с выбором напарника не стал — не его дело. Гоблин давно понял, когда можно соваться с советами к северянину, а когда лучше засунуть своё мнение поглубже вместе с не в меру длинным языком. Гоблин приложил к глазам прицельное устройство, напоминающее бинокль, но немного больше размером. Мир перед ним расцвёл серо-чёрным цветком прицельной рамки с красной точкой в центре. Тонкий высматривал в него кативший по улицам лимузин генерала Кукарачи. Тот и не думал скрываться, на капоте большого чёрного автомобиля ещё экуменического производства трепетал небольшой республиканский флаг. По нему и узнавали лимузин любимого народом Рагны генерала. Стоило красной точке прицела зафиксироваться на автомобиле, как по краю рамки поползли цифры. Устройство, собранное гоблином, работало безотказно, показывая расстояние до цели, силу и направление ветра. Глядя на цифры, гоблин прикидывал поправки, которые должен взять при стрельбе Толстый. Ориентиры они выбрали ещё два дня назад, когда определились именно с крышей этого дома.

— На два твоих пальца от окна на втором этаже, — произнёс Тонкий.

Из голоса гоблина ушли все шутливые интонации — смерть была делом слишком серьёзным, чтобы шутить с нею.

Автомобиль генерала выехал из-за поворота, снова попав в прицел. Он не набирал скорость, потому что до следующего поворота улицы было не больше полукилометра. Идеальное место для того, что задумали Толстый и Тонкий.

— По моей команде.

Красная точка намертво приклеилась к автомобилю. В углу прицела мелькали нужные гоблину цифры, и он скомандовал:

— Огонь!

Толстый нажал на спусковой крючок мягко, словно из пистолета стрелял, а не отправлял в полёт ракету. Отдача увела опустевшую трубу «Змея» вверх, но северянин справился с нею и уже потянулся ко второму снаряду. На всякий случай. Ракета же, полыхнув пороховым зарядом, устремилась прямо к автомобилю генерала Кукарачи. Она врезалась машине в бок, точно — где рассчитывал гоблин, между водительской и пассажирской дверцами. Вышибной заряд разнёс броню, разорвав её на куски, а следом грянул второй взрыв — и салон лимузина заполнила шрапнель. Смертоносные куски металла превратили всех, кто был внутри, в кровавое месиво, где одного человека не отличить от другого.

Автомобиль швырнуло в сторону, подбросило на месте. По инерции он проехал ещё с десяток метров и остановился. Дверца водительского сидения упала на землю, а следом за ней из салона вывалилась чья-то оторванная рука.

На звук взрыва быстро начала стекаться толпа — многие смотрели, как едет по городу столь любимый народом генерал Кукарача, и теперь они выбегали на улицу, чтобы упасть на колени перед его раскуроченным лимузином в пыль. Потомки веспанцев, от своих дальних родичей из Аурелии рагнийцы унаследовали бешеный темперамент. Мужчины, женщины и особенно многочисленные дети плакали в уличной пыли рядом с исходящим жирным дымом лимузином генерала Кукарачи.

И никто не обратил внимания на гоблина и северянина, не спешивших присоединиться с общему плачу, а наоборот, торопящихся покинуть место нападения. Но они ведь явные чужаки в Рагне, что им до генерала, пускай проваливают поскорее.

* * *

Опального экс-кесаря держали вовсе не тюрьме, а под домашним арестом. Максимилиан, собственно, и не покидал резиденции, откуда правил Рагной. Только теперь его личные гвардейцы — самые преданные наёмники, полёгшие все до одного во время штурма, — сменились революционными солдатами. И вовсе не вчерашними фермерами с винтовками, какими их считали до самого конца в штабе армии Максимилиана, а опытными бойцами, прошедшими не одно сражение вместе с генералами Леброном, Кукарачей и Элиасом.

Я взял с собой отряд «диких котов», четверо из них несли на спинах тактические щиты. Конечно, никого из сопровождавших нас с принцессой бойцов внутрь особняка не пустили. Они так и остались стоять неподалёку от входа, посматривая на бросавших в ответ недобрые взгляды охранников.

Генерал Леброн выступил с речью этим утром. Он призывал громы, молнии и все мыслимые кары на головы убийц Кукарачи. Намекал на заграничный след. Требовал усилить революционную дисциплину и сознательность. И в нужный момент, когда толпа внимала каждому его слову, призвал народ к милосердию. Это был весьма точно разыгранный, верный политический шаг, но народ, конечно же, снова не понял, что им манипулируют. Использовав знакомую уже мне метафору про реки крови и слёз, в которые нужно добавлять новых ручьев, он призвал внимавшую ему толпу проявить милосердие и дать экс-кесарю покинуть Рагну. В ответ собравшиеся закричали, скорее всего, с подачи кликуш, «Пусть убирается!», «Вернётся — получит!» и прочую чепуху. Воспользовавшись этим, оставшийся единственным правителем Рагны генерал Леброн подписал указ о помиловании Максимилиана Августа и его пожизненной высылке.