Пурпур и бриллиант

Только мужчинам могут приходить в голову такие сумасбродные идеи! Каролина знала, как одержим был герцог идеей борьбы с рабством. И она всегда поддерживала его в этом. Она гордилась тем, что он объявил войну старейшей семье работорговцев Португалии – братьям Санти. И что же в результате? Жертвой этой борьбы стала она, Каролина. Все, что ей пришлось вынести, промелькнуло перед ее глазами. Нет – только не оглядываться! Цена, которую она заплатила, и без того слишком высока, слишком страшна. То, с чем она не хотела соглашаться все это время, сейчас стало ей абсолютно ясно. За все страдания, унижения, за все муки ее души и тела она считала ответственным только одного человека – его, ее супруга. Разве то, что она отдалась Стерну, не было местью, направленной против него? И вместе с тем в этой мести не было ничего дурного, предосудительного. Это была всего лишь вспышка тех самых чувств, что хранили ее от полного разрушения, что придавали ей силы перенести все это. Если это был грех, то грех, в котором она может отчитываться только перед собой – и больше ни перед кем...

Плеск волн о борт пришвартованной шлюпки напомнил Каролине о том, где она находится. Ее рука все еще покоилась в широкой ладони Симона. Гоунандрос и Мора все еще стояли в стороне и о чем-то тихо беседовали. Каролина решительно подошла к ним. На ее губах играла улыбка, но глаза были холодны.

– Так вы все знали! – сказала она. – Когда я только переступила порог вашего дома, вы уже знали о близости флота! Нет, удержитесь от еще одной лжи! Это Стерн принудил вас к ней! Он не хотел, чтобы я уезжала.

Только когда эти слова уже были произнесены, она поняла, что они значат. Но молчание грека доказало ей, что она права. Рамон Стерн решился на такое, на что не имеет права никто, как бы сильна ни была его любовь. Горячее нетерпение охватило ее. Какой смысл стоять здесь и выяснять отношения с Гоунандросом! Стоит ли терять драгоценное время?

– Мне совсем не хочется просить вас, Гоунандрос, – сказала она. – Но дайте мне лодку и людей, которые доставят меня на корабль моего мужа.

– Вы можете взять мою собственную шлюпку, – ответил Петрос. – Она быстрая, а я думаю, это самое важное для вас. – Он повернулся к Мора: – Сколько тебе понадобится времени, чтобы оснастить «Перетту»?

Капитан Мора отступил и, словно защищаясь, поднял здоровую руку:

– Француженка? Нет, Петрос, дьявол тебя побери, нет! Не болтай чепухи. – Он замолчал, пытаясь привести в порядок мысли. – Ты лечишь моих людей, а сам прячешь в своем доме христианку? Это и есть твоя проклятая религия? И это вы называете милосердием! Любить и друзей, и врагов! Но не требуй этого от меня!

– Перевезти кого-то на корабль – какое это имеет отношение к дружбе или вражде? – возразил Гоунандрос. – Или я сам должен доставить их туда?

– Ты не можешь этого от меня требовать, Петрос. Если я и доплыву до этого чертова француза, то только для того, чтобы сделать с ним то, что он сделал с моим «Карфагеном».

Его откровенная враждебность казалась Каролине более достойной доверия, чем невозмутимое спокойствие Гоунандроса. Следуя вечному женскому стремлению смягчать удары, наносимые мужчинами друг другу, она повернулась к капитану:

– Я компенсирую вам потерю вашего судна, капитан Мора.

Мора взглянул на нее сузившимися от бешенства глазами.

– Я не торговец, – гордо бросил он. – Я пират. У моего ремесла свои законы. Компенсация за потопленное судно может быть только одна – потопленный враг. Однако не будем об этом, это мужские дела. Через час лодка для вас будет готова. Я сам отвезу вас.

– Спасибо, капитан.

– Я велю позвать вас, когда все закончу. Одевайтесь потеплее. Мы пойдем быстро, а ветер сегодня свежий.

Гоунандрос взял фонарь, стоящий на парапете мола. Каролина с улыбкой повернулась к Симону.

– Через час мы поплывем! – радостно воскликнула она.

Симон ничего не ответил, только бережно обнял ее за плечи.

15

Они сидели в сумрачной зале, где тяжелый свод покоился на высоких столбах. Быстро и незаметно, что было так не похоже на него, Симон проглотил все поданные Мирто кушанья, запил их двумя стаканами анисовой водки и исчез с багажом Каролины, чтобы помочь капитану Мора в приготовлениях.

Скрестив ноги, Каролина сидела на кожаной подушке перед камином. Огонь всегда имел над ней какую-то магическую власть. Еще ребенком она могла часами сидеть так, забыв обо всем, следить за игрой пламени, забыв обо всем, следить за игрой пламени, чье таинственное потрескивание было ей ближе, чем людские голоса, и чью неистовую горячую силу Каролина ощущала внутри себя, словно не женщина родила ее, а эта огненная стихия.

Она взяла каминные щипцы и поворошила красные угли. От одной головешки отскочил кусок, полыхнул вдруг голубыми огоньками, весело поскакавшими по другим углям, и погас. Как в любви, думала она: всполох, опаляющее дыхание огня, а потом снова темнота, зола и холод. Поэтому так нетерпеливо люди ищут забвения в любви, как в сладком сне, – а потом просыпаются и встречаются лицом к лицу с реальностью жизни.