Пурпурная линия

Кошинский внимательно слушал, пока я рассказывал ему об этапах своего исследования. Я рассказал ему, почему некоторые несообразности в рукописи Морштадта и отсутствие источников во Фрейбурге заставили меня поехать в Базель и там обратиться с этими вопросами к профессиональному историку. Кошинский согласно кивал, когда я подытожил свой разговор с Катценмайером, и заговорил о несостоятельности гипотезы намеренного отравления.

— Стало быть, я просто попался на удочку Морштадта.

— Совсем нет, — возразил я. — Рукопись оставляет вопрос открытым. Странность заключается в самой истории. Все указывает на отравление. Но это ложный след. Но и это совершенно не проясняет суть дела, потому что есть еще и второй след, который ведет к ошибочным выводам.

— Вот как?

— В рукописи Морштадта есть два несоответствия. Один раз он устами Баллерини утверждает, что герцогиню не отравили. В действительности она с вероятностью, граничащей с достоверностью, умерла от болезни, обусловленной беременностью. Но второе утверждение еще более удивительно. Вы его помните?

Кошинский на мгновение задумался.

— Он утверждает, что Наварра никогда не собирался жениться на Габриэль.

— Предположение уникальное, — ответил я. — Никто до тех пор не высказывал такого предположения. Каким же образом мог Морштадт вложить эти слова в уста Баллерини?

Кошинский с довольным видом откинулся на спинку стула.

— Значит, я не слишком сильно заблуждался. Ошибся Морштадт.

— Подождите. Сейчас представьте себе эти картины. Картина, которую заказали Виньяку, и картина, выставленная в Лувре, настолько похожи друг на друга, что между ними должна существовать какая-то связь. Именно это и предположил Морштадт. Но он не нашел никакого логического объяснения для луврского холста. Давайте еще раз вспомним заказанную картину. Кто сделал заказ? Есть только две возможности: либо Габриэль, чтобы оказать давление на короля, либо итальянцы, чтобы скомпрометировать герцогиню.

— Пока я согласен с вами.

— Как пропагандистское средство картина имеет смысл только в том случае, если король всерьез собирался жениться на Габриэль. Но тогда возникает вопрос: не вздумали ли Медичи, после того как пропагандистский трюк не удался, прибегнуть к более решительным средствам, чтобы помешать свадьбе?

Кошинский наморщил лоб.

— Значит, все-таки яд?

— Нет, — возразил я. — Труп герцогини был вскрыт, и при исследовании его были обнаружены все признаки обусловленной беременностью болезни, которая и стала причиной смерти. О яде говорили только те, кто был далек от происходивших событий. Показания свидетелей и диагноз медиков позволяют с вероятностью, граничащей с достоверностью, утверждать, что Габриэль умерла от эклампсии.

— От эклампсии?

— Да, это внезапно наступающие во время беременности или родов судороги, которые часто угрожают жизни. Давайте освежим в памяти то, что нам известно о последних днях жизни Габриэль. Она находилась с королем в Фонтенбло. В это время она была на шестом или седьмом месяце беременности и испытывала некоторые связанные с ней недомогания. Ее преследуют мучительные ночные кошмары. Она страдает от нервозности и страхов, питается мрачными предсказаниями своих астрологов. Что происходило в ее душе? Она чувствует себя в двух шагах от трона. В Риме идут переговоры о разводе короля. Остается несколько дней до Белого воскресенья, после которого, по обещанию короля, начнутся свадебные торжества. Двор распущен, и предполагается, что герцогиня, как каждый год, проведет Пасху в Фонтенбло с королем. Как каждый год? Внезапно король решает отправить Габриэль на праздник в Париж. Надо всеми силами избежать скандала. В конце концов, она пока еще не супруга Генриха, и совместное пребывание с любовницей во время святого праздника произвело бы плохое впечатление. Но почему такой поворот? В прошлые годы ни разу не шла речь о таких мерах предосторожности. Все указывало на то, что они все-таки поженятся. Все бы всё поняли, и никто не осудил бы короля за то, что он остался на праздник с беременной, ослабленной женщиной. Но Наварра решает по-иному.

Габриэль сломлена. Она умоляет, взывает, просит, рыдает. Проходит несколько часов, прежде чем королю удается унять ее, но герцогиня и после этого успокаивается только внешне. В ее душе появляются дурные предчувствия и горькие сомнения. Ночью происходит нечто примечательное. Оба видят один и тот же сон. Габриэль видит, как ее пожирает огонь, а королю снится, как его возлюбленная сгорает в пламени, а он ничего не может с этим поделать. Они рассказывают друг другу свои сны и плачут. Камердинер за дверью слышит их всхлипывания. Но все проходит. Утром король и герцогиня направляются в Мелюн, вместе там ужинают, переезжают в Савиньи и проводят там последнюю совместную ночь.