Пушкин

Морщин еще не было, но на лице, удлиненном, белом, появился у него холод. Несмотря на шутливость, несмотря на ласковость к щекотуньям, как называл он молоденьких, - видно было, что он многое изведал. Мир разрушался; везде в России - уродства, горшие порою, чем французское злодейство. Полно мечтать о счастье человечества! Сердце его было разбито прекрасной женщиной, другом которой он был. После путешествия в Европу он стал холоднее к друзьям. "Письма русского путешественника" стали законом для образованных речей и сердец. Женщины над ними плакали. Он издавал теперь альманах, называвшийся женским именем "Аглая", которым зачитывались женщины и который начал приносить доход. Все - не что иное, как безделки. Но варварская цензура стесняла и в безделках. Император Павел не оправдал ожиданий, возлагавшихся на него всеми друзьями добра. Он был своеволен, гневлив и окружил себя не философами, но гатчинскими капралами, нимало не разумевшими изящного. [16] И его грусть вносила всюду порядок и умеренность. Знакомства с ним желали, чтобы успокоить сердце. Пушкиных он называл: мои нижегородские друзья - у него были поместья в Нижегородской губернии. Провинциальная или сельская, поместная жизнь сближала людей, живших в столицах. Сейчас мысли его были рассеяны. Глядя на хозяйку, он сказал, обращаясь к Сонцеву, о том, как милые женщины умеют из простоты делать изящное и, подражая, оставаться собою. Надежда Осиповна была одета по моде, в легкое белое платье, высокая талия и ленты узлом. Подражание в модах французам запрещено: с мужчин еще недавно срывали на улицах круглые шляпы (a la jacobin(1)) и фраки, но женщины уцелели - и высокая талия перенята у вольных француженок. Эти сомнительные наряды были более в моде, чем тяжелые дамские сертучки, которые император всячески поощрял и которые носили придворные дамы. И Надежда Осиповна вспыхнула от удовольствия. И он сказал о том, чем жил и на что надеялся все эти дни, - о поездке в Карльсбад и Пирмонт. Он был болен, а больному не воспрепятствуют выехать для лечения. Климат московский становился для него тягостен. Но он не сказал ни о Пирмонте, ни о Карльсбаде. - Боже, - сказал он, - представляю себе счастливый климат Хили, Перу, острова Святой Елены, Бур-бона, Филиппинских, эти вечно цветущие, вечно плодоносные дерева, и готов здесь, в Москве, задохнуться от жары. И все вздохнули, в восторге от того, что слышали, и как бы участвуя в этой для всех важной и приятной печали. А Марья Алексеевна тотчас сказала лакею Петьке принести прохладительного. Карамзин улыбнулся старинному простодушию и, казалось, повеселел. Обед сошел как нельзя лучше. Сергей Львович предался еде. Пастет из дичины был в меру горьковат. Разбойник Николашка готовил лучше, чем в Английском клубе. И если бы за него предложили десять или пятнадцать тысяч, - Сергей Львович не продал бы; а если бы и продал, жалел бы. Он ел медленно, страстно, со знанием дела. - ----------------------------------------(1) Наподобие якобинских (фр.). [17] После обеда, приятно ослабев, перешли в гостиную, чтобы провести время до вечернего чая. В полутемном зале пахло слегка затхолью, но Карамзин с удовольствием оглянулся по сторонам и сказал, что всякий раз дом их напоминает ему Лондон. Сергей Львович, никак не могший привыкнуть к дому, почувствовал все его достоинства. Устроились petis jeux(1), играли в буриме: писали стихи на заданные рифмы. Рифмы были: nouveaute - repeter(2), avis - esprit(3). Карамзин, разумеется, написал гораздо изящнее и ловчее Василья Львовича и гораздо умнее, чем Монфор. Все невольно захлопали его катреню. Монфор довольно счастливо рисовал кудрявых, как Сонцев, купидонов с луком и стрелой. Все попросили его показать свое искусство, и он охотно нарисовал в альбом Надежде Осиповне слепого купидона, оттенив выпуклости рук и ног, мелко завив волоса и означив ямки на щеках. Василий Львович недаром просил нарисовать купидона. Он слышал о надписях: находясь в гостях у одной прекрасной женщины, Карамзин, с позволения хозяйки, исписал карандашом мраморного амура, стоявшего в комнате, с головы до ног. С легкой улыбкой он согласился вспомнить стихи и написал вокруг Монфорова амура по разным направлениям стихи: на голову

Где трудится голова, Там труда для сердца мало; Там любви и не бывало; Там любовь - одни слова,

на глазную повязку

Любовь слепа для света И, кроме своего Бесценного предмета, Не видит ничего

и, наконец, на палец, которым Амур грозил, Наподобие якобинских (фр.). - ----------------------------------------(1) Игры (фр.). (2) Новшество - повторять (фр.). (3) Мнение - разум (фр.). [18] Награда скромности готова: Будь счастлив - но ни слова!