Пушкин и его современники

* Вспомним, что и Зыков (в авторстве статьи которого Пушкин подозревал Катенина), по словам Пушкина, подчеркивал "бедность создания", т. е. сюжетную слабость поэмы.

Вместе с тем в связи с поэмой Пушкину пришлось пересмотреть свое отношение к карамзинизму. Канонические авторитеты Дмитриева и Блудова Пушкин, не колеблясь, уничтожает в течение 20-х годов. Отношение к Карамзину сложное, [81] но эпиграммы Пушкина 1819 г. на Карамзина, [82] которые А. Тургенев и Вяземский припомнили Пушкину после смерти Карамзина, были в атмосфере почитания, окружавшей его имя, актом поразительного вольнодумства.

Первым пострадал Дмитриев, отзыв которого стал известен Пушкину. Уже в 1828 г. Пушкин, выпуская второе издание "Руслана и Людмилы", не смог не упомянуть о нем: "Долг искренности требует также упомянуть и о мнении одного из увенчанных первоклассных отечественных писателей, который, прочитав Руслана и Людмилу, сказал: я тут не вижу ни мыслей, ни чувства, вижу только чувственность. Другой (а может быть и тот же) (таким образом, первый, "увенчанный писатель", по-видимому, Карамзин. - Ю. T.), [83] увенчанный, первоклассный отечественный писатель, приветствовал сей опыт молодого поэта следующим стихом: "Мать дочери велит на эту сказку плюнуть".

В 1822 г. Пушкин пишет о смене влияния французского английским: "Тогда некоторые люди упадут, и посмотрим, где очутится Ив. Ив. Дмитриев с своими чувствами и мыслями, взятыми из Флориана и Легуве".* [84]

* В подчеркнутых Пушкиным словах "чувствами и мыслями" несомненная связь с отзывами Дмитриева о "Руслане и Людмиле". Переписка, т. I, стр. 47. Письмо к Н. И. Гнедичу от 27 июня 1822 г.

Он ведет планомерную борьбу с Вяземским против Дмитриева за Крылова: "Но, милый, грех тебе унижать нашего Крылова... ты по непростительному пристрастию судишь вопреки своей совести и покровительствуешь черт знает кому. И что такое Дмитриев? Все его басни не стоят одной хорошей басни Крылова. ..". [85] С Жуковским он борется из-за Блудова: "Зачем слушаешься ты маркиза Блудова? Пора бы тебе удостовериться в односторонности его вкуса". [86]

Он пишет Бестужеву в 1825 г.: "Богданович причислен к лику великих поэтов, Дмитриев также... Мы не знаем, что такое Крылов, Крылов, который (в басне. - Ю. Т.) столь же выше Лафонтена, как Державин выше Ж.-Б. Руссо". [87]

Почти в тех же выражениях, что и Дмитриева, осуждает Пушкин Озерова, [88] имя, дорогое старшим карамзинистам и окруженное пиететом.

10

В запутанном вопросе в романтизме этот пересмотр сыграл свою роль. Сходясь с архаистами в отрицании "темного и вялого" Ламартина (Кюхельбекер называет его лжеромантиком), Пушкин переносит вопрос о романтизме и классицизме на русскую почву и отказывается признать верность аналогии, адекватность этих западных понятий русским литературным фактам. Он пишет Вяземскому по поводу "Разговора между издателем и классиком с Выборгской стороны или с Васильевского острова", предпосланного Вяземским "Бахчисарайскому фонтану": "Знаешь ли что? твой "Разговор" более писан для Европы, чем для Руси. Ты прав в отношении романтической поэзии: но старая ...классическая, на которую ты нападаешь, полно, существует ли у нас? это еще вопрос. Повторяю тебе перед евангелием и святым причастием, что Дмитриев, несмотря на все старое свое влияние, не имеет, не должен иметь более весу, чем Херасков или дядя Василий Львович... и чем он классик? где его трагедии, поэмы дидактические или эпические? разве классик в посланиях к Севериной да в эпиграммах, переведенных из Гишара? . . Где же враги романтической поэзии? где столпы классические?" [89]

То же, в сущности, Пушкин повторяет и в официальной статейке "Издателю Сына отечества"; [90] он даже называет "Разговор между Издателем и Классиком" Вяземского - "Разговором между Издателем и Антиромантиком". И кончает статейку упреком (который можно принять стилистически за комплимент, но который является по существу серьезным возражением Вяземскому): "Разговор... писан более для Европы вообще, чем исключительно для России, где противники романтизма слишком слабы и незаметны и не стоят столь блистательного отражения". Это совершенно трезвое констатирование отсутствия классицизма, происшедшее в процессе пересмотра карамзинской эпохи, оказывает свое влияние на всю постановку вопроса о романтизме у Пушкина. Отмежевываясь от всех статических определений романтизма, он практически переносит вопрос в область конкретных жанров: он говорит о романтической трагедии, о романтической поэме и т. д. "Классическая трагедия" была для него столь же определенным жанром, как и "романтическая трагедия". Очень характерно, что он предлагает не кому иному, как Катенину, в 1825 г.: "Послушайся, милый, запрись, да примись за романтическую трагедию в 18-ти действиях (как трагедия Софии Алексеевны). Ты сделаешь переворот в нашей словесности, и никто более тебя того не достоин". [91] И также деловито осведомляется у Пушкина Катенин: "Что твой "Годунов"? Как ты его обработал? В строгом ли вкусе историческом или с романтическими затеями?" [92]