Пушкин и масонство

В царствование Николая I, после подавления декабристов и запрещения масонства, впервые после Петровской революции в России создается политическое и духовное равновесие и при благоприятных условиях русское образованное общество могло бы вернуться к русским историческим традициям. «…Равновесие, — пишет архимандрит Константин в статье «Роковая двуликость Императорской России», — создается на некоторое историческое мгновение, для которого опять таки лучшей иллюстрацией является Пушкин». (См. Сб. «Православный Путь» за 1957 г.).

Эпоха политического распутья, когда решался вопрос по какому пути идти дальше, — по трудному ли пути восстановления русских традиций вместе с Николаем I, Пушкиным, Гоголем, славянофилами или по пути дальнейшей европеизации России, закончилась еще при жизни Пушкина.

Враги русских национальных традиций и идеалов после разгрома декабристов не положили оружия, они только временно притаились, возбуждая себя бессильной ненавистью, копили силы выжидая удобного момента для начала нового наступления. Духовные воспитанники масонства, как это вскоре выяснилось, настолько уже денационализировались и настолько были озлоблены судьбой декабристов, что дальнейшая заражаемость их возникавшими на Западе философскими и социалистическими учениями была обеспечена.

Характеризуя духовные процессы внутри тридцатых годов внутри русского образованного общества один из основателей Ордена Русской Интеллигенции А. Герцен пишет: «В самой пасти чудовища выделяются дети, НЕ ПОХОЖИЕ НА ДРУГИХ ДЕТЕЙ; они растут, развиваются и начинают ЖИТЬ СОВСЕМ ДРУГОЙ ЖИЗНЬЮ». «…Мало по мало из них составляются группы. Более родное собирается около своих средоточий: группы потом отталкиваются друг от друга. Это расчленение дает им ширь и многосторонность для развития: развиваясь до конца, то есть до крайности, ветви опять соединяются, как бы они ни назывались — кругом Станкевича, славянофилами или нашим кружком». «Главная черта во всех их — глубокое чувство отчуждения от официальной России, от среды, их окружающей, и с тем вместе стремление выйти из нее, — а у некоторых порывистое желание вывести и ее самое». «Это не лишние, не праздные люди, ЭТО ЛЮДИ ОЗЛОБЛЕННЫЕ, ВОЛЬНЫЕ ДУШОЙ И ТЕЛОМ, люди, зачахнувшие от вынесенных оскорблений, глядящие исподлобья и которые не могут отделаться от желчи и отравы, набранной ими больше, чем за пять лет тому назад». (То есть ранее восстания декабристов — Б. Б.).

Своими святыми, эти непохожие на других люди, члены возникающего Ордена Р. И., делают декабристов: «пять виселиц, — пишет Герцен, — сделались для нас пятью распятиями». «Казнь на Кронверкской куртине 13 июля 1846 года не могла разом остановить или изменить поток тогдашних идей; (то есть поток идей порожденных вольтерьянством, масонством. — Б. Б.) и действительно, в первую половину Николаевского тридцатилетия, продолжалась, исчезая и входя внутрь, традиция Александровского времени и декабристов». А основной традицией Александровского времени, основной традицией декабристов были масонские традиции (см. Борис Башилов. «Александр I и его время» и «Масоны и заговор декабристов»). Молодое поколение, вставшие окончательно на сторону Петра I, в первое время идейно примыкает к вольтерьянцам и масонам, враждебно относившимся к Николаю I и принятому им направлению, за разгром декабристов и запрещение масонства. «Признаком хорошего тона служит, — свидетельствует Герцен, — обладание запрещенными книгами. Я не знаю ни одного порядочного дома (т. е. дома русских европейцев. — Б. Б.), где не было бы сочинения Кюстина о России, которое Николай особенно строго запретил в России». Признаком «хорошего политического вкуса» в вольтерьянских, и масонских и около масонских кругах. считалось не только иметь запрещенные книги, но и осуждать царя и ругать его и правительство во всех случаях. Этому правилу следовали в очень широких кругах образованного общества. Из донесения полиции, например известно, что между «Дамами, две самые непримиримые и всегда готовые разорвать на части правительство» — княгиня Волконская и генеральша Коновницына. Их частные кружки служат средоточием для всех недовольных, и нет брани злее той, какую они извергают на правительство и его слуг». У жены министра иностранных дел гр. Нессельроде в доме по-русски говорить не полагалось.

Таких «политических» салонов было немало в Москве, Петербурге, в других городах и в помещичьих усадьбах. Большая часть русского общества, вплоть до появления Пушкина была в значительной части своей загипнотизирована идеями вольтерьянства и масонства и свыклась с мыслью, что Европа является носительницей общемировой культуры и Россия должна идти духовно у нее на поводу.

VI