Пушкин и масонство

Вот кто, виноват в создании разного рода препятствий для того, чтобы похороны Пушкина не были проведены более достойным образом, а вовсе не мнимая ревность Николая I к славе Пушкина.

В написанном, но не отправленном Бенкендорфу письме Жуковский пишет: «Я перечитал все письма им (Пушкиным) от Вашего сиятельства полученные: во всех в них, должен сказать, выражается благое намерение. Но сердце мое сжималось при этом чтении. Во все эти двенадцать лет, прошедшие с той минуты, в которую Государь, так великодушно его простил, ЕГО ПОЛОЖЕНИЕ НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ: он все был, как буйный мальчик, которому страшились дать волю, под страшным мучительным надзором. Он написал «Годунова», «Полтаву», свои оды «Клеветникам России», «На взятие Варшавы«…а в осуждение о нем указывали на его оду «К свободе», «Кинжал», написанный в 1820 г. и в 36-летнем Пушкине видели 22-летнего Пушкина. Подумайте сами, каково было Вам, когда бы Вы в зрелых летах были обременены такой сетью, видели каждый Ваш шаг истолкованный предубеждением, не имели возможности переменить место без навлечения на себя подозрения или укора… Вы делали свои выговоры… а эти выговоры, для Вас столь мелкие, определяли целую жизнь его; нельзя было тронуться свободно с места, он лишен был возможности видеть Европу, ему нельзя было своим друзьям и избранному обществу читать свои произведения, в каждых стихах его, напечатанных не им, а издателем альманаха с дозволения цензуры, было видно возмущение.

Позвольте сказать искренно. Государь хотел своим особенным покровительством остепенить Пушкина и в то же время дать его Гению полное развитие, а Вы из сего покровительства сделали надзор, который всегда притеснителен, сколь бы впрочем ни был кроток и благороден».

Лермонтов имел все основания писать в стихотворении «На смерть поэта»:

А вы надменные потомкиИзвестной подлостью прославленных отцов,Пятою рабскою поправшие обломки

Игрою счастия обиженных родов.Вы жадною толпой стоящие у трона,Свободы, гения и славы палачи.

Высший свет узнав о смертельном ранении Пушкина радовался, что ранен он, а не Дантес. «При наличии в высшем обществе малого представления о гении Пушкина и его деятельности, — доносил своему правительству посланник Саксонии барон Лютцероде, — не надо удивляться, что только не многие окружали его смертный одр в то время как нидерландское посольство атаковывалось обществом, выражавшим свою радость по поводу столь счастливого спасения элегантного молодого человека». О том же самом позорном явлении сообщал своему правительству и прусский посланник:

«Некоторые из коноводов нашего общества, — пишет кн. Вяземский, — в которых ничего нет русского, которые и не читали Пушкина, кроме произведений подобранных недоброжелателями и тайной полицией, не приняли никакого участия во всеобщей скорби. Хуже того — они оскорбляли, чернили его. Клевета продолжала терзать память Пушкина, как при жизни терзала его душу. Жалели о судьбе интересного Геккерна (Дантеса), для Пушкина не находили ничего, кроме хулы. Несколько гостиных сделали из него предмет своих ПАРТИЙНЫХ ИНТЕРЕСОВ и споров». Не великосветские же круги, наоборот, восприняли смерть Пушкина как национальную потерю. «Громко кричали о том, что был безнаказанно убит человек, с которым исчезла одна из самых светлых национальных слав, — доносил прусский посланник Либерман… — Думаю, что со времени смерти Пушкина и до перенесения его праха в церковь, в его доме перебывало до 50 тысяч лиц всех состояний».

Ложь о том, что будто бы истинным убийцей Пушкина является Николай I разоблачается и письмами современников, и письмами Николая I, и его действительным отношением к гибели великого поэта. В письме к А. О. Смирновой Николай I писал:

«Рука, державшая пистолет, направленный на нашего великого поэта, принадлежала человеку, совершенно неспособному оценить того, в которого он целил. Эта рука не дрогнула от сознания величия того гения, голос которого он заставил замолкнуть». На докладе Генерал-Аудитората по делу Дантеса Николай I наложил резолюцию: «Быть по сему, но рядового Геккерна (Дантеса), как не русского подданного выслать с жандармом за границу, отобрав офицерский патент».

В беседе с графом П. Д. Киселевым, Государь сказал ему:

«Он погиб. Арендт (доктор) пишет, что Пушкин проживет еще лишь несколько часов. Я теряю в нем самого замечательного человека в России».

Пушкин был один из немногих людей эпохи который ясно сознавал величие Николая, как государственного деятеля, а Николай I с момента своей первой встречи в Чудовом монастыре ясно сознавал величие пушкинского гения.

* * *