Пушкин. Изнанка роковой интриги

Записка, озаглавленная самим поэтом «О народном воспитании», представляет собой эклектический «взгляд и нечто», плохо вяжущиеся с широко образованным, умным и прогрессивно мыслящим поэтом. Да и не могло быть иначе, сколько бы ни писали пушкинисты о важности изложенных в ней соображений. Здесь чуть больше четырех страниц, черновики длиннее, но и там нет открытий. Не будучи специалистом и не занимаясь предварительно изучением вопроса, в записке Пушкин говорит вперемешку о нескольких предметах: просвещении, образовании, нравственности, воспитании, и не только об этом. Каким бы гением ни был ее автор, небольшой размер записки, затрагивающей и политику, и историю, и культуру, и личные стороны жизни самого поэта, сам по себе свидетельствует о поверхностном анализе серьезной государственной проблемы образования.

В записке нет ни цифр, ни истории, ни взвешенного анализа состояния образования в России и в мире. Когда Пушкин писал записку, школьных учащихся на всю империю было менее двадцати тысяч, практически страна была поголовно неграмотной. Еще Александр I издал в 1804 году устав, согласно которому вводилась единая и, главное, бессословная школа, подобно западной, но в 1826 году дело пошло к ее уничтожению (отменена два года спустя). Народный поэт не касается

народного воспитания, он имеет в виду дворян, для которых существовало всего 62 гимназии (с четырехлетним обучением). Если отнестись к делу серьезно, сочинять записку следовало бы не подавшись в глухое Михайловское, а – прогуляться пешком в Императорскую библиотеку, к приятелю-библиографу (и по совместительству баснописцу) Ивану Крылову, который помог бы подобрать необходимую литературу, дабы сперва ознакомиться с предметом.

К тому же автор записки не имел интереса к теме. Пушкин сам признается в конце, что он бы «никогда не осмелился представить на рассмотрение правительства столь недостаточные замечания о предмете столь важном…». Читайте: если б не поручили. И это не просто скромность. Поэт просил государя-императора (нормальная стилистика того времени) дозволения «повергнуть пред ним мысли касательно предметов, более мне близких и знакомых», то есть, очевидно, поэзии и, допустим, журналистки[358].

Мы обнаружили минимум четыре точки зрения на взгляды Пушкина, нашедшие отражение в его записке. Согласно первой

, конформизм записки ясен был еще М. Лемке, который писал: «Записка о народном воспитании, несомненно, только и может быть рассматриваема как компромисс с правительством Николая»[359]. Немного в другой плоскости ту же тему рассматривал М. Гершензон: «Это раздвоение души, мучительный раздор между мыслью и чувством, проходит отныне скорбной нотой через все творчество Пушкина»[360].

Вторая точка зрения – ранняя советская, вульгарно-социологическая – подчеркивает полный отказ поэта в записке от своих свободолюбивых взглядов, переход в стан реакционеров[361]. В третьей

, послесталинской, отмечается ловкость тактики: уступки, продиктованные большой целью (так сказать, аналог ленинской изворотливости в борьбе с врагом). Поэт, согласно Д. Благому, – мастер камуфляжа: «Пушкин не мог не прибегнуть во многом к официальной фразеологии…»[362]. Он идет лишь на некоторые политические уступки. Четвертая, наиболее распространенная и de facto принятая по сей день официальной пушкинистикой, – полностью апологетическая оценка, миф о смелом Пушкине, который сильнее царя. Оправдывая все не свойственные поэту высказывания или опуская комментарии к нежелательным утверждениям, исследователи сосредоточиваются на ценности отдельных суждений, содержащихся в записке.