Пушкин как наш Христос

Пушкину одинаково омерзительны и давление на это болото, и бунт этого болота, потому что это явления одной природы. А вот какой-то продуктивный вариант мог бы найтись, если бы между этим «гранитом» и «болотом» или между Поклоном и Болотом, говоря в сегодняшней терминологии, наметился диалог, наметилось бы какое-нибудь взаимопонимание. Более того, наметилось какое-нибудь общее дело. Но ничего подобного не происходит. И вот это еще одна заповедь Пушкина, за которую, к сожалению, ему пришлось дорого заплатить.

Сотрудничество «гранита» и «болота» – это иллюзия. Пушкин эту иллюзию полностью на себе опробовал, в отличие от многих своих друзей, которые с характерным, тоже априорным презрением говорили: «Нет, с этой властью никогда ничего общего…» Это говорил, например, Вяземский, который возмущался пушкинскими «Стансами», возмущался стихотворением «Друзьям», и возмущался стихотворением «Клеветникам России», однако, как справедливо замечала Ахматова, он этим возмущался в дневнике, а Пушкин сказал свое вслух и публично, а Вяземскому вся его хваленая фронда не помешала нацепить на задницу камергерский ключ. «Любезный Вяземский, поэт и камергер, ‹…› На заднице твоей сияет дивный ключ…» Действительно, сиял, несмотря на всю фронду.

Так вот пушкинский урок заключается, безусловно, в том, что лояльность к власти опасна, что лояльность к власти губительна, но тем не менее лучше проделать этот опыт на себе, чем с презрением отвергать любые возможности делать добро. Здесь тоже сказалось пушкинское нежелание презирать.

И когда Бенкендорф предлагает ему в абсолютно провальной для него ситуации подать записку о народном просвещении, о народном образовании, Пушкин говорит: «Не должно упускать случая сделать добро». И идет делать это добро, после чего, как он сообщает, «мне вымыли голову». И, в общем, всякая искренняя попытка сделать добро на государственном уровне в России заканчивается примерно так же.

Тут, понимаете, все, к сожалению, очень упирается в текущий момент. Все происходит буквально рядом с нами. Я помню, как я интервьюировал Пиотровского, директора Эрмитажа, и спросил, зачем он вошел в совет директоров ОРТ, хотя с ОРТ все понятно. На что он мне ответил: «Не должно упускать случая сделать добро». Как видим, Первому каналу от этого было ни горячо ни холодно, а Пиотровскому все-таки очень неприятно, потому что своя фамилия в таких списках – это, конечно, катастрофа. Сегодня мы присутствуем при другом мощном обсуждении: следовало ли Чулпан Хаматовой голосовать за Путина, если таким образом она, может быть, спасает жизнь больным детям? Разумеется, это глубоко ложная дилемма, потому что сначала, когда государство одной рукой делает все, чтобы невозможно было лечиться, а другой благотворительствует, участвовать в его играх по определению нельзя. Но у нас есть мощный аргумент – у нас есть наш Пушкин, который не нашел в себе сил презрительно отвергнуть эту возможность, который честно попробовал, который, едучи в Москву на коронационные торжества в сентябре 1826 года, имеет при себе только что законченного «Пророка», гипотетически с последней строфой: «Восстань, восстань, пророк России, //в позорны ризы облекись, // восстань, и с вервием на вые убийце гнусному явись!» – он едет к «убийце гнусному» и через три часа разговора выходит вместе с ним к подданным и слышит о себе: «Теперь это мой Пушкин».

Разумеется, найдется очень много людей, готовых его за это осудить. Но тем не менее нравственная заповедь Пушкина нам говорит в этом случае «не осуждай». Пробуй и надейся.

Почему же, собственно говоря? Ведь мы прекрасно понимаем, что сотрудничество с этой властью никого не спасет, а поэта замарает. Потому что тот, кто это знает, тот, кто априори презирает и не верит, – это не наш человек, не наша фигура. Потому что без веры, детской, наивной, бессмысленной, не может быть гения. Мне скажут, что это идиотизм. Очень может быть. В таком случае гений не может быть без идиотизма. На этот случай Пушкин нам оставил еще одну совершенно конкретную заповедь – «поэзия, прости Господи, должна быть глуповата».

Разумеется, когда я говорю о себе, мне самому совершенно неприемлемо с этой властью сотрудничать ни в чем, хотя позыв очень силен, желание сильно, сильно сознание значимости своей, которая появилась бы. Это значит только, что я еще недостаточно смиренная личность и недостаточно хорошо еще следую пушкинским заповедям, в конце концов, много ли мы можем назвать людей, которые бы им следовали?

А вот другая удивительно точная, удивительно пророческая пушкинская заповедь. О ней говорить сложнее всего, потому что она не формулируется словами. Нормальное состояние в России – это состояние незнания, непонимания, состояние мучительного выбора, состояние зависания между двумя полюсами.

Тот, кто знает, на самом деле не знает ничего. Тот, в ком происходит вечная буря, смятение и поиск, тот наш человек, и тот живет правильно, не приемлет никакой окончательности.