Пушкин, помоги!

В добавление к демонической образу Пушкина можно сказать, что он ещё и матерился. И даже подарил нам одну фразочку, которой мы, что скрывать, пользуемся до сих пор. Вот цитата из письма Александра Сергеевича. «Чтоб напечатать Онегина, я в состоянии – то есть или рыбку съесть, или на *** сесть. Дамы принимают эту пословицу в обратном смысле».

Так вот, оказывается, это буквально пушкинские слова! Кстати, бранящийся Пушкин – частый герой советского пионерского фольклора. Было такое подростковое развлечение – после отъезда родителей собраться ночью в комнате, зажечь свечи, взять лист бумаги с нарисованными символами, иголку с ниткой и сказать: «Дух Пушкина, приди!» Дух, конечно, являлся (в воображении подростков). И, как говорят, часто вёл себя непотребно.

И мы сегодня, спустя века, тоже продолжаем «вызывать дух Пушкина», потому что он нам очень нужен. И потому что он очень современен. Для нас сегодня Пушкин ничем не меньше Гёте или Байрона. Но тогда он чувствовал себя очень маленьким, «очень русским».

Наверное, Пушкин поэтому стал главным поэтом, автором и человеком в России, потому что никогда её не покидал. И Россия никогда не отпустит Пушкина. Он её сердце и центр. Он соединил в себе всё, что после него разъединилось и стало конфликтующими идеологиями. Пушкин был западник и русофил, либерал и патриот, интроверт и экстраверт. Одновременно.

Сегодня о Пушкине шутят, что он похож на современного рэпера – был темнокожим, нигде не работал и умер в перестрелке из-за женщины. Всё это почти правда. Пушкин, кстати, работал, как сегодня бы сказали, в Министерстве иностранных дел. Он действительно был потомком темнокожего «арапа Петра Великого», потомок эфиопов. И действительно умер в перестрелке из-за женщины – жены Натальи Гончаровой. Но умер он только физически. Посмертная жизнь духа Пушкина гораздо длинней жизни его тела[3].

Я иногда спрашиваю себя, как часто мы перечитываем того или иного автора после школы. Перечитываем ли мы Пушкина? Определённо, да. Но чаще всего мы уже не перечитываем, а пересматриваем. Нас прежде всего интересуют сюжетные вещи, которые стали фильмами или спектаклями. «Евгений Онегин», «Капитанская дочка», «Пиковая дама». И, конечно, «Маленькие трагедии». Давайте их вспомним. «Скупой рыцарь», «Пир во время чумы», «Каменный гость», «Моцарт и Сальери». К ним ещё иногда добавляют «Сцену из Фауста». Обратите внимание, что все эти тексты – это гениальный копирайт. Это чужие, как бы переписанные, тексты. «Скупой рыцарь» – это литературная мистификация, с подзаголовком «Сцена из Ченстоновой трагикомедии», но у Уильяма Шенстона (Ченстона) нет такого произведения. «Пир во время чумы» – это вольный перевод фрагмента из пьесы шотландского поэта Джона Уилсона «Чумной город». «Каменный гость» – пьеса, написанная после просмотра российской постановки оперы Моцарта «Дон Жуан». Пушкин прямо заимствует элементы из либретто Лоренцо да Понте.

Вы могли заметить, что я ничего не сказал о «Моцарте и Сальери». Это самый удивительный текст. Это не чужой сюжет, а известный всем современникам слух об отравлении композитора Моцарта композитором Сальери. Пушкин берёт этот лживый слух и делает из него пьесу. Зачем? Современники тоже хотят его об этом спросить. Пушкин оправдывается, что об отравлении было написано в одной немецкой газете. Но Пушкин не читал по-немецки. Соответственно, он пользовался чужим пересказом. Зачем же он – гений! – берёт гнусный слух и делает из него произведение, которое до сих пор смущает умы? Возможно, и вы впервые узнаете от меня правду. Так вот, друзья, Сальери не убивал Моцарта. Это выдумка! Так зачем же тогда Пушкин заставляет верить в этот вымысел? На мой взгляд, всё очень просто. Пушкин говорит своим современникам: я не талантливый копирайтер, я гениальный автор. Я создам о Сальери такой же миф, как Гёте создал о Фаусте. И все поверят. Я не только могу переписывать за иностранцами, но и писать своё. Мои трагедии не маленькие, а большие. Я тоже гений.