«На половине дороги, в армянской деревне, выстроенной в горах на берегу речки, вместо обеда съел я проклятый
Правда, позднее Пушкин иначе отзовется об армянской кухне: отведав баранины с луком, приготовленной старухой армянкой, он назовет жаркое «верхом поваренного искусства»!
А в Уральске войсковой атаман и казаки славно принимали именитого гостя: дали в честь поэта два обеда, пили за его здоровье. На берегу бывшего Яика казаки угощали гостя свежей икрой из пойманных при нем же осетров, – чем и заслужили похвалу поэта.
Расхожую истину, что желудок якобы добра не помнит, Александр Сергеевич отвергал. Более того, уверял: «Желудок просвещенного человека имеет лучшие качества доброго сердца: чувствительность и благодарность».
Дорожные мечты
«Воображаю… чугунные дорога»
Чудо-паровоз
Великий путешественник Пушкин исколесил тысячи верст по необъятной Российской империи, натерпевшись от «милостей» смотрителей, трактирщиков и сполна познав «прелести» родного бездорожья. И средь всех мытарств мечтая о необычной дороге. Чугунной!
Так уж совпало, что первая в России железная дорога, связавшая Петербург с Царским Селом, загородной царской резиденцией, и Павловском, была открыта в год смерти поэта – в 1837-м.
Но двумя годами ранее, в июне 1835-го, Николай I написал августейшую резолюцию на докладной записке профессора Франца Августа фон Герстнера «О выгодах от построения железной дороги»: «Читал с большим вниманием и убежден, как и прежде был, в пользе сего дела, но не убежден в том, что Герстнер нашел довольно капиталов, чтобы начать столь огромное предприятие. На сей предмет желаю от него объяснений письменных; потом, если нужно, призову к себе. Дорогу в Царское Село дозволяю, буде представит мне планы».
В январе 1836-го фон Герстнер обращается к председателю Государственного совета и Комитета министров Н.Н. Новосильцову: «Если же дорогу нельзя будет открыть в октябре 1836 года для пользования будущей зимою, то и решение вопроса о пользе железной дороги в России замедлится целым годом».
Ах, как торопил профессор Венского университета, приехавший в Россию с единственной целью – построить в северной стране первую железную дорогу, желанное событие!
Свершилось! Движение для ознакомления петербургской публики по новому пути открылось в сентябре того же 1836-го. А 30 октября паровоз «Проворный» уже провел первый состав из Петербурга в Царское Село! Результаты испытаний внушали оптимизм, и Франц Герстнер торжествовал: «Все были довольны, кроме тех, которые предсказывали, что дорогу занесет снегом».
Но пройдет еще год, когда слегка оробевшие первые пассажиры займут свои места в вагонах поезда…
«Не можем изобразить, как величественно сей грозный исполин, пыша пламенем, дымом и кипячими брызгами, двинулся вперед…» – восторженно писали в те дни столичные газеты. С тех первых двадцати семи километров рельсового пути и начался отсчет будущих тысячекилометровых чугунных и стальных магистралей. Век железных дорог только начинался.
«Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы… то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство», – с горечью писал двадцатисемилетний поэт-изгнанник из далекой своей Псковской губернии.
Так и не довелось Александру Сергеевичу побывать в Туманном Альбионе, увидеть чудо-паровоз, хоть раз проехаться по «чугунке». А вот вдова поэта и его дети уже вовсю пользовались благами цивилизации: их путешествия из Петербурга в Москву по железной дороге были скорыми и неутомительными. Первый поезд, пущенный по новой Петербурго-Московской железной дороге (Николаевской ее стали называть позже), преодолел расстояние между двумя столицами всего за 21 час 45 минут!
Любопытные записи из дневника Леонтия Дубельта, начальника штаба корпуса жандармов, печально известного тем, что он опечатывал и разбирал пушкинские рукописи после смерти поэта:
«1851 год. 1 ноября. В 11 часов утра отправлен первый поезд в Москву по железной дороге. 5 вагонов, 200 пассажиров.
2 ноября. Слышны были жалобы на Московской железной дороге, что пассажиров заставляют снимать шляпы, и что желающих ехать 1-го ноября в Москву было до тысячи человек, а приняли в вагоны только двести».