Пушкинская, 51

Жил в нашем доме, а точнее в квартире Никитиных, и свой Васисуалий Лоханкин, только звали его Эдиком Никитиным. Он был младшим сыном Елены Ивановны Никитиной, дородной женщины 50-ти лет, хозяйки квартиры из 5 комнат. В четырёх комнатах проживала она, со своими детьми, Эдиком и Еленой, а пятую комнату, через коридор, они сдавали. Так как недалеко от дома было Оренбургское Высшее Зенитно-ракетное училище, в простонародье «Зенитка», комната никогда не пустовала. Проживал в ней как-то артист драмтеатра, который постоянно репетировал свои роли, а после него уже жил лётчик – инструктор, со своей женой – зубным врачом. Все жильцы комнаты меня любили и баловали, как могли. Вообще, Никитины, по сравнению с нами, жили зажиточно. У них был даже телевизор с маленьким экраном перед которым стояла огромная лупа, который мне Елена Ивановна иногда разрешала посмотреть, а у её дочери Елены, учительницы русского языка и литературы, был маленький планетарий, который она иногда специально включала для меня. Она знала наизусть стихи многих поэтов и часто читала их мне. Видимо любовь к поэзии и литературе передалась мне от неё. Всё было-бы хорошо у Никитиных, если бы не одна беда – младший сын Елены Ивановны, Эдик, который был неизлечимо болен. У него была шизофрения. При обострениях его ложили в клинику, затем опять выписывали. На момент моего рассказа, как я уже говорил, ему было 23 года. Любимым занятием Эдика было вылавливать мясо из стоящих на примусах кастрюлях. Причём делал он это бесцеремонно, откидывал с кастрюли крышку и грязными руками вылавливал из супа мясо, тут же его поедая. Ну чем вам не Васисуалий Лоханкин? Мы к этому привыкли и прятали кастрюлю в комнате, а вот жильцам съемной комнаты Никитиных, это, мягко говоря, не нравилось. Поэтому жильцы съёмной однушки постоянно менялись. Наступил день, когда после очередного обострения Эдика увезли в клинику и домой он больше не вернулся. Потом мы переехали, и о дальнейшей его судьбе, и судьбе Никитиных я ничего не знаю.

Глава 3 Мама, папа и я.

Как я уже писал, комната, где проживала наша семья, была всего 9 квадратных метров. В ней были кровать, раздвижной стол, моя кроватка и шифоньер, который и сейчас стоит в квартире моего брата.

Родители мои были оба из деревни, только мама из села Екатериновка, Шарлыкского района, Оренбургской области, а отец – из села Красная Балтия, Кузоватовского района, Ульяновской области. Отец служил срочную в городе Оренбурге и остался там. Мама окончила медицинское училище и работала медсестрой на Оренбургском Машиностроительном заводе. У обоих было по 7 братьев и сестёр. Матери их, мои бабушки были живы, а вот ни одного деда у меня не было – оба полегли в Великую Отечественную войну: дед Иван, отец моей мамы погиб 13 апреля 1942 года под Ржевом (Уже будучи офицером, командиром части, я нашёл его могилу и свозил туда маму, её младшую сестру Елену Ивановну и своего родного брата Ивана), а дедушка Яков, отец моего папы, пропал без вести в районе Нижнего Новгорода. Следов его отыскать не удалось до сих пор. В 1962 году мои родители познакомились, а 16 октября 1963 года на свет появился я. Свою сознательную жизнь я помню с 3 – 4 лет. Вот от этого времени и веду своё повествование. Не знаю, на сколько интересно оно будет читателям. Делаю это в основном ради внуков.

Дома я оставался один. Сидеть со мною было некому. Родители оставляли мне еду, запирали дверь на замок, и уходили на целый день на работу. Вероятно, поэтому я рано научился управляться с примусом, и готовить. В свои 3 года я уже готовился к путешествиям. Однажды мама вернулась с работы, дверь квартиры открыта, меня нигде нет. Мама в плачь, выбегает на улицу, а тут я собственной персоной, в ползунках цвета асфальта, и с таким же лицом, и белыми- белыми зубами. -Ты где был?! -, обняла меня мама. Я говорю, – в соседний двор ходил играть к ребятишкам! Так что путешествовать я начал гораздо раньше Пржевальского.

Маму очень беспокоил мой продовольственный вопрос, чтобы я не голодал, она договорилась в местном кулинарном подвальчике, чтобы мне давали всё, что я захочу, а потом она расплатится. Сказано – сделано. На следующий день, я собрал всю дворовую ребятню, и решил поразить всех аттракционом невиданной щедрости, спускаюсь в подвальчик и говорю: «Тётя Лена, мне вон ту вон шоколадку». Она мне даёт. Я поднимаюсь, а меня уже ждёт детвора. Раздаю всем по кусочку, и спускаюсь в подвальчик и говорю: «Тётя Лена, мне вон ту вон шоколадку». Она опять даёт, картина повторяется, и так раз 5. Потом тётя Лена заметила неладное и потихоньку пошла за мной и всё увидела. После этого шоколадок она мне больше не давала, а вечером всё рассказала маме. Та с ней расплатилась, провела со мной разъяснительную беседу, и больше доступа в кулинарию я не имел. Но слава – она вечна, до сих пор когда я встречаюсь с кем ни будь из дворовых приятелей, первое, что они говорят: «А помнишь, как ты нас шоколадом угощал?!».