Пушкинский дом

Нам пока не удалось обнаружить сопоставления этих стихотворений в предшествующей литературе. Действительно, эти параллельные все время пересекаются… Сам факт этого сопоставления, независимо от его трактовки, является наиболее ценным в работе Л. Одоевцева. Мы отчасти поторопились с этой публикацией, чтобы сохранить за Л. Одоевцевым хотя бы эту часть его стремительно тающего приоритета.

…и все это он как-то показывает…

Фактов недостаточно, чтобы доказать гипотезу Л. Одоевцева, но некоторая осторожность Тютчева по отношению к «Безумию» не исключается…

Тютчев выехал из Мюнхена в Россию в мае 1830 года и по дороге написал «Здесь, где так вяло свод небесный…». («Небесный свод» фигурирует и в «Безумии», правда не «вялый».) На одном листес этим стихотворением и еще двумя, датируемыми «июнь – сентябрь», впервые записано и «Безумие», что и позволяет предполагать, что стихотворение могло быть написано в Петербурге в июле – августе, в те три недели, когда там был Пушкин.

Из восьми стихотворений, датируемых этим петербургским периодом (включая «дорожные»), плюс четырех, предположительно датируемых этим пребыванием (в том числе «Безумие»), то есть из двенадцати стихов – три (возможно, просто менее интересных) вообще не печатались при жизни, семь печатались в «Современнике» (из них четыре в «пушкинских» номерах), два – в «Деннице» 1831 и 1834 годов. Из этих девяти печатавшихся – восемь включались потом в оба прижизненных тютчевских собрания, и лишь одно – «Безумие» – так и осталось в «Деннице» 1834 года, затерялось. И зять Тютчева Ив. Аксаков «публикует» его лишь в 1879 году как новонайденное.

Читал ли Пушкин «Безумие», заметил ли?.. Этот вопрос, волнующий Л. Одоевцева, по-видимому, несуществен для его же построений. Все «антитютчевские» выпады были Пушкиным уже сделаны, «Безумие» 1834 года не могло для него стать «Безумием» 1830-го, никак не могло повлиять на то его отношение к Тютчеву, что было сформулировано в 1829–1830 годах. Однако саму «Денницу» 1834 года читать он, конечно, мог (в связи с повестью С.Т. Аксакова «Буран»), работая в это время над «Капитанской дочкой».

…оно переписывается и переадресовывается Фету…

Послание к Фету от 14 апреля 1862 года написано безусловно «на мотив» забытого Тютчевым «Безумия». В своем роде это более краткая, более усталая сумма «Безумия» и «Странника» (когда-то записанных на одном листе…) – итог. Его уже Тютчев включает в собрание 1868 года, не забывает. Тема его «забывчивости», небрежности к собственным стихам – особая тема, опасная для построений Л. Одоевцева. Рассказав два-три анекдота о «милой» забывчивости Тютчева, оппонент может в прах развеять тему злой памятливости поэта, наращиваемую Л. Одоевцевым.

Однако можно было бы поставить послание Фету в некоторую связь с его статьей «О стихотворениях Ф. Тютчева» 1859 года.

«В этом стихотворении чувство на заднем (выделено мною. – А.Б.) плане, хотя и не на такой глубине, на какой мысль в стихотворении Пушкина», – писал, в частности, Фет, сопоставляя (метод так не нов! – в отношении Тютчева к Пушкину он

просится…) две «Бессонницы» (Русские писатели XIX века о Пушкине. Л., 1938. С. 248). Хотя Фет выступает апологетом Тютчева, но строит свою статью от Пушкина. Тогда послание Тютчева Фету вполне могло бы быть истолковано если и не как полемика, то как ответ, и в случае допущения гипотезы Л. Одоевцева «мост» этого стихотворения к «Безумию» стал бы понятен.

Что же касается этих «видоискателей» (на которых ссылаются все исследователи)…

«В обоих случаях (“Безумие” и “Послание к Фету”. – А.Б.)

поэт имеет в виду так называемых “водоискателей” (“Sourciers”), людей, умевших распознавать в безводных местах наличие ключевой воды», – пишет в своих комментариях К.В. Пигарев (Тютчев Ф.И. Лирика. Москва, 1966. Т. 1. С. 348).

Следует отметить, что без подобного комментария широкой публике мог быть неясен пафос обличения в этом прекрасном стихотворении. Не исключено, что именно эта невнятность адреса, на самом деле столь конкретного, послужила для Тютчева поводом не включать «Безумие» в основные собрания. С другой стороны, «темноты» в поэзии не смущали Тютчева, были даже осознанной чертой его поэтики.

…отказывает в нем Тютчеву!