Пусть льет

Хадижа мучилась. Ей не хотелось танцевать (вообще-то, она считала, что ее дни вынужденной учтивости с посторонними мужчинами, а превыше прочего — с мусульманами, триумфально завершены), но он ее буквально схватил. Молодой человек, прижимавший ее к себе с такой силой, что ей было трудно дышать, соглашался говорить с ней только по-арабски, хоть она и держала на лице непреклонную маску высокомерия и непонимания.

— Всем известно, что ты Танжауйя, — говорил он.

Но она подавляла в себе страх, который рождали его слова. Лишь два ее покровителя, Юнис и американский господин, это знали. Несколько раз она пыталась его оттолкнуть и перестать танцевать, но он лишь держал ее со все большей твердостью, и она уныло осознала, что новые яростные попытки с ее стороны привлекут внимание других танцующих, из которых теперь осталось всего две пары. То и дело она громким голосом повторяла:

— О’кей! — или: — О да! — чтобы заверить Юнис, которая, как она видела, в отчаянии за ней наблюдает.

— Ch’^a^andek?

Что с тобой такое? Ты что это такое удумала? — возмущенно говорил молодой человек. — Стыдно, что ты мусульманка? Это очень плохо — то, что ты делаешь. Думаешь, я тебя не помню по бару «Люцифер»? Ха! Hamqat, entina! Hamqat![75] — Изо рта у него сильно пахло бренди, который он пил весь день.

Хадижа яростно возмутилась.

— Ana hamqat?[76]

— начала она и слишком поздно сообразила, что выдала себя. Молодой человек в восторге расхохотался и попробовал вынудить ее продолжать, но она окаменела в абсолютном молчании. Наконец она воскликнула по-арабски: — Вы мне больно делаете! — и, вырвавшись из его хватки, поспешила к Юнис и встала рядом, потирая плечо. — Вот билять сволоч, — сказала она тихонько Юнис, которая засвидетельствовала ее лингвистическую несдержанность и поняла, что для молодого человека игра окончена.

— Замолчи! — Она схватила Хадижу за руку и поволокла ее в пустой угол.

— Я хочу одна кока-кола, — возразила Хадижа. — Очень жарко. Этот паршивый парень танцевай не годится.

— Кто он вообще такой?

— Один маврыйски человек живать в Танжер.

— Я знаю, но кто он? Что он делает во дворце Бейдауи?

— Много пьяный.

Юнис на миг задумалась, отпустив руку Хадижи. Со всем достоинством, которое могла призвать, она прошагала через всю комнату к Хассану Бейдауи, который, видя, как она подходит, отвернулся и умудрился оживленно заговорить с мадам Уэрт к тому времени, как она приблизилась. Маневр оказался довольно бесцельным, потому что пронзительное Юнисово «скажите-ка» раздалось, когда она была еще в десятке шагов от них. Она постукала Хассана по руке, и он терпеливо повернулся к ней, готовясь выслушать еще одну серию невнятных воспоминаний о кронпринце Руппрехте.

— Скажите-ка! — Она показала на недавнего танцевального партнера Хадижи. — Скажите-ка, это не старший сын паши Феса? Я уверена, что помню его по Парижу.

— Нет, — спокойно ответил Хассан. — Это мой брат Тами. Желаете с ним познакомиться? — (Предложение это было вызвано не столько ощущением дружелюбия к Юнис Гуд, сколько неприязнью к Тами, чье нежданное появление и Хассан, и Абдельмалек сочли возмутительным. Они предложили ему уйти, но он, слегка напившись, только рассмеялся. Если кто-то из присутствующих и мог ускорить его уход, подумал Хассан, то лишь эта нелепая американка.) — Пойдемте? — Он предложил ей руку; Юнис быстро подумала и сказала, что она будет в восторге.

Она не удивилась, обнаружив, что Тами относится как раз к тому сорту марокканцев, который она больше всего не любит и обычно поносит: снаружи европеизированные, но втайне сознающие, что желаемая метаморфоза навсегда останется незавершенной, а стало быть — задиристые, вечно в наступлении, чтобы скрыть свое поражение, безответственные и наглые. Со своей стороны, Тами вел себя особенно отвратительно. Настроение у него было мерзкое — он не добился успеха ни в попытках раздобыть денег на лодку у братьев, ни убеждая их согласиться на продажу его дома в Маршане. И опять же эта противная женщина — такими он представлял себе типичных туристок, которые его расой восхищаются лишь постольку, поскольку представители ее колоритны.

— Вы желаете, чтобы все мы были заклинателями змей и поедателями скорпионов, — взревел он где-то посреди их беседы, которую она неизбежно свернула на такой курс, чтобы дать ему возможность бросить свои любимые обвинения.

— Естественно, — ответила Юнис самым провокационным манером. — Это будет гораздо предпочтительнее, нежели нация десятисортных псевдоцивилизованных торговцев коврами. — Она ядовито улыбнулась, после чего рыгнула прямо ему в лицо.

В тот момент вошел Даер. Огни свечей казались ему яркими, и он моргал. Увидев в центре комнаты Тами, он на мгновенье, похоже, удивился, а затем подошел к нему и тепло его приветствовал. Вроде бы не заметив Юнис, взял его за руку и отвел в сторону.

— Я хочу уладить с вами мой должок с того вечера.

— О, все в порядке, — ответил Тами, выжидающе глядя на него. А когда из рук в руки перешли деньги, Тами сказал: — Она здесь. Вы ее видели?