Пусть правит любовь. Автобиография

Но это не оттолкнуло меня от еврейских традиций. Бабушка Джин и дедушка Джо всегда приглашали нас на праздники. Я помню одно празднование Хануки в большом светском зале на Лонг-Айленде. Мы с кузенами схватили бутылку «Манишевица», затаились в углу и мгновенно прикончили ее. Сначала все шло хорошо, а когда вечеринка закончилась, родители отвезли меня в Бед-Стай. Вот тогда-то я и повеселел. Добравшись до бабушки с дедушкой, я уже начал терять голову. Бабушка Бесси отвела меня наверх и уложила к себе в постель. Я пытался смотреть рождественский выпуск «Уолтонов», но не мог сосредоточиться. Комната начала вращаться. Головокружение сменилось тошнотой. Я встал, чтобы переключить канал, и не успел опомниться, как меня вырвало прямо на телевизор. Тогда бабушка отвела меня вниз в ванную и посадила на унитаз. Меня полоскало. Это был ужас. Мне было плохо на протяжении нескольких часов, а следующую неделю я провел в постели. Я никогда не чувствовал себя так отвратительно. С тех пор я ни разу не напивался.

Господин Леонард

Однажды летом мама привезла меня в Калифорнию навестить крестную Джоан Гамильтон Брукс. Тетя Джоан вместе со своим мужем Бобби и дочерью Хизер жила в Санта-Монике. Мое первое впечатление о Южной Калифорнии было положительным. Мне нравился пляж. Но больше всего мне нравилась музыка, которую я слышал в «Форуме».

Встреча с Jackson 5 в «Гардене» изменила мою жизнь, как и встреча с Джеймсом Брауном в «Аполло». Но никогда прежде я не видел ничего похожего на группу Earth, Wind & Fire. Зрелище было умопомрачительным. Их песни – «Shining Star», «That’s the Way of the World», «Reasons» – были грандиозными хитами. Их костюмы были какие-то сверхъестественные: участники группы были похожи на королей с другой планеты. Меня пьянила полиритмия, чье действие усиливала пиротехника. Еще ребенком я почувствовал, что под огромными египетскими символами, пирамидами и знаками были спрятаны послания.

Аудитория EWF была более смешанной, чем у Джеймса Брауна в «Аполло», но фанк был таким же сильным, а толпа – такой же безумной. Мне нравилось смотреть, как Вердин Уайт играет на бас-гитаре, паря над сценой. Старший брат Вердина, Морис, был мастером своего дела. На своих записях он плавно сочетал несколько мелодий: вокал, струнные, духовые, ударные, фоновые звуки. В то же время его треки никогда не звучали грязно. Они дышали. Как ему это удавалось? Я должен был выяснить это. Я потратил годы, изучая его приемы.

Противоположностью этого опыта были вечера, проведенные с мамой и папой в изысканном отеле «Карлайл» в Верхнем Ист-Сайде. Это был еще один семейный ритуал.

Субботним вечером мы совершали приятную прогулку по Мэдисон-авеню. Мама в черном коктейльном платье, папа в темном костюме, а я в спортивной куртке и галстуке-бабочке. «Карлайл» был заведением старой гвардии, в котором бывали президенты, послы и кинозвезды, не привлекая к себе внимания. Справа от вестибюля находился бар «Бемельманс», стены которого украшали работы Людвига Бемельманса, человека, который рисовал иллюстрации для знаменитых детских книг Madeline. Затем мы отправлялись на свои места в кафе «Карлайл», которым управлял мамин друг Бобби Шорт.

В этом месте царила интимная атмосфера. Освещение было тусклым. Женщины в жемчугах курили Parliament. Мужчины в костюмах от Brooks Brothers пили мартини. А Бобби был в смокинге, лакированных туфлях-лодочках с черными атласными бантами и без носков. «Вот это шикарно», – заметил папа.

Бобби называл себя салунным певцом, но на самом деле он представлял собой нечто гораздо большее. Он играл на пианино легко и непринужденно.

Его репертуар был просто огромен. Бобби обладал энциклопедическими знаниями о «Великом американском песеннике».

Он знал все мелодии, которые когда-либо написал Коул Портер. Бобби знал самого Коула. Еще он знал историю каждой песни – для какого мюзикла или фильма она была написана и кто первый ее спел. Бобби был красноречив и остроумен. Добрейший человек. Поскольку он обожал маму, то позаботился о том, чтобы у нас был столик с лучшим видом. Розовый луч прожектора осветил его улыбку. У него была аристократическая осанка. Бобби выступал с такой естественной грацией, что даже такой ребенок, как я, влюбленный в Jackson 5, Джеймса Брауна и Earth, Wind & Fire, научился влюбляться в песни, написанные полвека назад.

Я не был без ума от еды в «Карлайле» – она была слишком изысканной и шикарной, – но мне нравилось, что метрдотель и официанты называли меня «господин Леонард». После первого сета Бобби совершал обход. Люди из Ньюпорта, с Французской Ривьеры и побережья Амальфи жаждали аудиенции у этого необыкновенного джентльмена. Они заискивали перед ним, как перед королевой Англии.