Пусть проигравший плачет

Толстуха держала в руках сумку, набитую продуктами, и явно растерялась, не зная, что ей теперь с этими продуктами делать.

Она стояла бы еще долго, но из моего подъезда вышла вторая тетка, которая тоже задрала голову, о чем-то спросила толстуху, которая довольно громогласно изрекла:

— Да почем я знаю-то? Он сроду не уходил, с какой стати теперь? И на чем? У него ж ноги-то больные совсем…

Ага. У него, оказывается, были больные ноги и на улицу он почти не выходил. Всегда буду так работать! Сидишь себе перед открытым окном, куришь, а внизу соседи передают тебе бесценные сведения.

— Сейчас, наверное, еще раз поднимусь. Да и куда бы он ушел-то? И окно открыто. Он краж боялся…

Так, отметила я. Если он боялся краж, как и Риткины родители, значит, было что красть. Не пиво же из холодильника…

Тетки еще немного поговорили и позвали какого-то кудрявого мужичка, не очень, как мне показалось, твердо стоящего на ногах. Настроение у мужичка было очень даже веселое, потому как, несмотря на неуверенную походку, он пытался периодически облапать толстуху и запеть песню. Ни того, ни другого ему не позволялось, но он оптимизма не терял. Похоже, его попросили открыть дверь, за которой покоился Арташес Левонович, поскольку мужичок радостно гаркнул:

— Щас сделаем все по первому разряду!

Они двинулись в подъезд, а я затаила дыхание. Мне стало за них страшно. Искренне надеясь, что у них неплохие нервы, я стала ждать.

Первым с диким криком вылетел мужичок — нервы его были совсем никуда. Потом вышли тетки. Толстуха рыдала в голос, а маленькая поддерживала ее за локоть и увещевала тихим голосом.

— Да как же это… Как же… — твердила неутешная толстуха, из чего я сделала вывод, что по загадочной причине Арташес Левонович был ей весьма дорог.

А потом началось… Во-первых, во дворе стали собираться люди. Во-вторых, приехали менты, среди которых я без труда опознала Началова с Мельниковым. «Скорая» тоже приехала. Потом вынесли бедного нашего Арташеса под простыней, и я довольно долгое время была обречена наблюдать, как Началов ползает по кухне, пытаясь собрать отпечатки пальцев, а умненький Мельников смотрит прямо на мое окно, мучительно что-то соображая.

Зная его способность соображать, я испугалась. Конечно, он вспоминает, откуда ему этот дом знаком, и еще минут через десять припомнит, что именно в этот дом ходил к нашей общей подружке Ритке на день рождения. Естественно, его потянет сюда неудержимо, поскольку он без труда вычислит, что окно расположено напротив и кто-то что-то должен был бы видеть…

Придет и наткнется на меня. А уж когда он это сделает, начнет соображать дальше и поймет, что все, что я собираюсь ему наплести, — полное и законченное вранье.

В общем, я запаниковала. Сразу захотелось удрать куда-нибудь подальше, но… Тогда я вовеки не встречусь с Риткиными убийцами, оставив ее под угрозой. А это меня совершенно не устраивало!

* * *

За окном убиенного Арташеса Левоновича все еще ползали Началов с молоденькой криминалисткой, из чего я заключила, что раз они этим так увлеклись, значит, есть чем поживиться. Впрочем, конечно, если верить Риткиным впечатлениям, убийц было достаточно много, а значит, и «пальчиков» тоже. Мельников в поисках участия не принимал, был занят «происками», причем, как я догадалась без особенного труда, он все-таки не оставлял надежды, что Риткины родители не спали всю ночь, припав к окнам. Жаль, что у Мельникова нет склонности к телепатии — я бы постаралась мысленно убедить его в том, что он не прав… Уж очень мне не хотелось нос к носу встречаться с ним в Риткиной квартире! Не знаю почему — я с удовольствием бы свалила на его голову это дело, но не теперь. Только после того, как поймаю убийцу. А то ведь с этими мужиками быть до конца уверенной ни в чем нельзя!

Уж конечно, я не верила в то, что Мельников безо всяких сомнений примет мою версию о том, что я оказалась в Риткиной квартире абсолютно случайно! Сейчас вот… Частный детектив Иванова еще нигде не оказывалась случайно. Так что он быстренько обо всем догадается и разрушит все мои грандиозные планы. Во-первых, потому как Андрюшка считает, будто я всегда слишком рискую, он пытается все время с этим усиленно бороться. Его основная теория — все продумать до основания, взвесить все «за» и «против» и только потом начинать действовать. У меня же наоборот. Я начинаю действовать, а уже потом анализирую, какие «за» и «против» имели наглость мне повстречаться. Иногда, конечно, вообще непонятно, как выхожу сухой из воды. Несколько раз я испытывала такие острые ощущения, что не приведи господь! Но привычка — вторая натура, и справиться со своей патологической любовью к риску я не могу. Может быть, я в прошлой жизни была канатоходкой?