Пусть танцуют белые медведи

— Что ты себе позволяешь! — заорал дядька.

— Ничего, — ответил я.

Я попытался отыскать взглядом маму. Почему она не спасает меня от этого психа? Когда я наконец-то углядел ее, она только скорчила гримасу, показывая мне, чтобы я помалкивал.

Тут я взбесился.

— Ты что, думаешь, можно вот так переть напролом? — вопил дядька.

Он поменял хватку и теперь держал меня за шиворот.

— Отпустите! — завопил я. — Отпусти меня, придурок чертов!

Пузо его еще больше задергалось.

— Думаешь улизнуть, да? — бушевал он. — Думаешь, я не понимаю, что ты стащил этот будильник, который у тебя под курткой? Сейчас я тебя живенько сдам охранникам. Эй!

Он махнул рукой, словно вздумал остановить такси прямо посреди универмага.

— Мама, — захныкал я, — ну скажи же этому придурку!

Но она ничего не сказала. Тогда я укусил его в торчавший живот. Я нашел местечко, где пиджак чуть отходил, и впился зубами в жировую складку. Дядька сразу разжал руки. Я кинулся к выходу. Будильник с Микки-Маусом так и остался при мне. Хорошо хоть, он трезвонить перестал!

Так я впервые встретился с Хилдингом Торстенсоном.

Отец разделывал свиную тушу на маленькие кусочки.

Я стоял в дверях и смотрел на его широкую спину. С потолка свисало на крюках несколько ободранных туш, похожих на серо-фиолетовые глыбы.

Мне не хотелось возвращаться прямо домой. Я вышел из метро на Ледовом стадионе и поплелся к отцу на работу. Он еще не заметил меня. Уши его пылали под белой шапкой. Руки, торчавшие из рукавов белого халата, тоже были красными. Это все из-за холода. Тут царила вечная зима, даже летом. Чтобы мясо не протухло.

— Папа!

Он обернулся и подмигнул, увидев мой торчащий накладной нос. Потом наклонился и легко, словно кусок вырезки, поднял меня к лампе дневного света под потолком.

— Это же Лассе, — заорал он. — Лассе, мой мальчик!

И все уставились на меня, поблескивая ножами, и заулыбались.

— Я подумал, можем поехать домой вместе, — сказал я.

— Конечно, — обрадовался папа. — Я уже скоро закончу.

И он снова взялся за работу. Но я не стал просто стоять в сторонке и пялиться. У меня в голове словно все еще звенели эти проклятые будильники. Запах кожаного пиджака все еще щипал нос, а во рту оставался отвратительный привкус.

Я хлопнул по одной из свиных туш, свисавших с потолка. Я принялся притоптывать вокруг нее и колошматил по ней, совсем как боксер в «Рокки-1». Этот фильм я смотрел на видео дома у Данне. В конце концов руки уже двигались сами собой. Они били и били, пока я не почувствовал, что голова моя опустела и я уже не помню, кто я и что такое я колошмачу. Мне словно все мозги отшибло. Я продолжал лупить по туше, пока совсем не выбился из сил и не стал задыхаться, а руки стали словно из жвачки.

Я огляделся и увидел, что все мужчины собрались вокруг меня. В белых халатах и накрахмаленных шапочках они были похожи на стаю белых медведей, стоящих на задних лапах. Они улыбались мне, но глаза их были печальны, будто они мечтали оказаться где-то далеко-далеко, подальше от этой искусственной вечной зимы.

— У тебя классный удар, парень, — прорычал один из медведей.

Я мотнул головой, чтобы медвежьи маски исчезли с их лиц. А потом улыбнулся, поднял вверх руки и запрыгал: я видел, что так поступают боксеры, когда выигрывают.

Отец взял меня за руку.

— Ладно, ребята, мне пора, — сказал он.

И мы ушли. Он вышагивал впереди, словно настоящий король белых медведей.

Когда в машине я откинулся на спинку сиденья, то почувствовал запах кожи, и тогда в памяти вновь всплыл кожаный пиджак. Но я ничего не сказал отцу. Он не очень-то любил разговоры. Да и я тоже. Уж такие мы, белые медведи. В машине было темно, я сжимал в руке будильник, который сунул в карман в магазине. Чуть-чуть погодя отец стал насвистывать.

«I really don’t want to know»[4], — насвистывал он.

Глава третья

Сочельник начинается с папиного смеха, я нахожу забытый подарок, отчего рождественский гном теряет маску

Первым делом я услышал папин смех. Он проникал через полуоткрытую дверь вместе с ароматом рождественского окорока. Новенький будильник показывал половину десятого. Я натянул красные носки — в честь праздника. Как-никак сегодня сочельник!

Мама сидела за кухонным столом и смотрела на ангелов на подсвечнике, они кружили и звенели крошечными латунными колокольчиками. Сколько я себя помню, они проделывали это на каждое Рождество. Мама подняла глаза от тарелки с маринованными огурцами — ее особый завтрак! — и улыбнулась мне.

— С Рождеством!

— Наконец-то, — ухмыльнулся отец. — Поторапливайся! У нас еще дел по горло!

— Каких это?

— Увидишь.

— Что это вы задумали? — насторожилась мама.

— Больно ты любопытная, вот что я тебе скажу.

Папа довольно ухмылялся. Видно было, что он едва сдерживается, чтобы не проболтаться. Он подмигнул маме.

— Господи, ну просто дети! — вздохнула она. — И как я с вами только живу!

Мама за обе щеки уплетала маринованные огурцы.