Руки – ввысь, но всюду прутья клетки. Старой, но удивительно прочной клетки. Она достаточно широка, чтобы стоять внутри нее в полный рост, но довольно мала, чтобы обрести свободу движений. Прутья настолько частые, что сквозь них не пролить свои руки. Я не ручей – мне не вытечь. Я не ночной мотылек – не вылететь на своих слабых, блеклых крыльях, покрытых пылью. Я не голос – не прозвучать. И даже не пошевелить руками. Онемение, оцепенение. Железные цепи больно впились в запястья. Все тесней и тесней. Невозможность пошевелиться значительно усиливается. Со всех сторон- далекий и нарастающий шелест порхающих в ночи крыльев. Шум крыльев- как приговор. Постепенно крылья обретают плоть, скользкую, кожистую, шершавую. Летучие мыши! Грозовые тучи летучих мышей! Они вместо воздуха, вместо пустых незаполненных пространств. Должно быть, я вдыхаю их вместе с воздухом, но не выдыхаю обратно. Они оседают в моих легких и бьются об их стенки, разрывая их в клочья. Их острые маленькие зубы впиваются в мое и без того обескровленное тело, вгрызаются в вены и высасывают последнюю кровь. Их жесткие крылья нещадно бьют меня по коже, оставляя глубокие кровавые шрамы. Я – кровавая рана. Но я не достойна такой награды как смерть. Я обречена жить.