Пустой гроб

Машины следовали друг за дружкой, спускаясь вниз по улице Четвертого Сентября или сворачивая к Большим Бульварам, были здесь и грузовики, и шикарные легковые автомобили, и дребезжащие развалюхи.

Время от времени эта безумная круговерть достигала небывалой мощи и вызывала восторг; грохотал, выписывая вензеля, автобус, неуклюжий, как мастодонт, отвешивающий поклоны, стараясь протиснуться в этой невообразимой сутолоке, он задевал и обрызгивал грязью прохожих, которые провожали его проклятиями, уносил все новые волны пассажиров, а те, едва оказавшись на улице, спешили отправиться по своим делам.

Впрочем, на площади Биржи — этой необычной площади, подобной которой не найдешь в целом мире — царила особая, ни на что не похожая атмосфера, в которой даже случайно оказавшиеся там прохожие вдыхали какую-то нервозность, взволнованность, нечто демоническое.

То была атмосфера лихорадки, все дышало там золотой лихорадкой, самой жгучей из всех известных, лихорадкой, что неизменно воцаряется в часы торговых сделок в храме, возведенном во славу богини современности — Фортуны!

Со стороны биржи к низко нависшим облакам несся мощный, всеохватывающий, нескончаемый гул, напоминающий могучий человеческий голос, порой у него перехватывало дыхание и тогда он смолкал, затем раздавался снова, пронзительный до звона в ушах, нестерпимый, завораживающий, способный довести до безумия.

Любопытные, заполнившие ступеньки биржи, биржевые маклеры, все те дельцы от финансов, вся жизнь которых протекала здесь, представляли собой зрелище необычайное.

Среди разношерстной публики выделялось несколько странного вида субъектов с непокрытой головой — то были всего-навсего клерки биржевых маклеров, — которые на бегу, второпях что-то строчили, делали пометки на маленьких бумажных карточках, мчались вверх и вниз по лестнице, что-то выкрикивали осипшими голосами, изо всех сил работали локтями, пробиваясь к телеграфу или телефону, — адский круговорот, в котором каждый старался во что бы то ни стало опередить другого.

В тот день рынок переживал глубокое потрясение, кризис казался неотвратимым.

Неожиданно, в момент открытия биржи, стало известно о довольно-таки странной афере — речь шла о пушках, в большом количестве заказанных одной французской фабрике какими-то иностранцами.

Этот факт сам по себе не был необычен, а между тем пульс биржи забился с безумным ускорением.

Едва только о деле стало известно, как тотчас поползли разноречивые слухи, они подтверждались, обретали своих хулителей и своих яростных защитников.

Все столпились вокруг так называемой «корзины»[2], шепотом передавая друг другу самую невероятную информацию:

— Господи, да ведь это война… Продаю золотые прииски.

— А я продам свои медные рудники.

— Слышал кто-нибудь, что предпринимает Ротшильд?

Первым делом пытались выведать, какую позицию занимают крупные биржевые спекулянты.

Продают или покупают?

Играют на повышение или на понижение?

Новость, принесенная неизвестно кем и откуда, мгновенно облетела всех.

Обрушившись ураганом, она буквально перелетала из уст в уста, грозила бурей.

Кто-то крикнул:

— Играем на понижение.

В ответ прозвучало:

— Черт возьми, трюк известный, завтра же произойдет повышение на два пункта.

С этого момента биржевики потеряли всякое хладнокровие, на маклеров обрушился поток распоряжений.

— Продавайте! Продавайте!

Или:

— В конце дня продаю все.

И без всякой на то причины, только потому, что кому-то пришло в голову выкрикнуть ни на чем не основанные сведения, весь рынок пришел в движение, загудел, курсы акций падали с устрашающей быстротой.

Даже рента понизилась на два пункта, в коридорах замелькали финансисты, они нервно покусывали губы и теребили усы, дрожащей рукой что-то царапали на клочках бумаги.

Это были те, кто оказался в проигрыше; другие же, более везучие, готовились отхватить куш и на пальцах показывали друг другу предполагаемую сумму выигрыша.

— Слышали, дорогой мой, как промахнулся такой-то? Рвет на себе волосы от отчаяния, глупец… А ведь вчера еще играл на повышение.

Ветер биржи дул на понижение, понижалось все, все рушилось, да может ли быть, чтобы некоторые финансисты так сглупили и накануне играли на повышение?

И нескончаемым, немолкнущим хрипом продолжал звучать мощный голос, вобравший в себя тысячу ни на что не похожих оттенков, голос непостижимый и звучный, он говорил о золоте, серебре, говорил об акциях и, казалось, не имел достаточно слов, чтобы обозначить все способы помещения капитала.

— Предлагаю медные рудники по шестьдесят пять тысяч.

— По шестьдесят три тысячи восемьдесят четыре отдаю сталелитейные заводы.

Предложения сменяли друг друга.

В безумной неразберихе акции предлагали целыми пакетами.

И вдруг, когда пробило полчаса и оставался всего час до окончания торговых сделок, произошла невероятная перемена.

Вновь разнеслась неожиданная информация.

— Появились банкиры… Заметили, сколько евреев?

Произнесший эти слова имел в виду группу богатых финансистов, которых на время объединило какое-нибудь сомнительное дельце и которые задавали тон на бирже, распуская сенсационные слухи.