Путь

Она любила эти места. Каждый дом был родной: хотелось подойти, потрепать его по шершавой каменной щеке и потянуть ноздрями знакомый воздух. Внутри дворов благоухало: чем-то старым пахли камни, сплетнями разило от старичков, подстригающих цветы и перекидывающихся между собой ироническими замечаниями, от ярко-выкрашенных деревянных лавок веяло пересудами да вечерними поцелуями, а верёвки, натянутые на сушильном дворике, отдавали прищепками и широкими грудями прачек. Это не удивительно, ведь даже мякоть груш, растущих в огромных кадках вдоль стен, на вкус напоминала женщин, заселявших эти дома. Их окна были нараспашку день и ночь, а дома славились обилием детей и молодёжи. Эти юные создания в расклешённых джинсах сидели на балконах вторых этажей, просунув ноги меж прутьев решёток, поглядывая на прохожих и обсуждая их походку, причёску и голос. Бо тоже была там, среди них, с аппетитом грызла сочное яблоко и, как и все остальные, облизывала взглядом женщину, стоявшую прямо посреди дороги, уверенно и грациозно подперев упругие бока руками.

Она что-то кому-то говорила… впрочем, было неважно, что и кому, поскольку никто и никогда не придавал этому значения. Десятки глаз были устремлены лишь на неё — в ожидании, когда она ответит на их зовущие восторженные взгляды. Дни, а может и недели, пролетали, если она, хотя бы на долю секунды, случайно обращала внимание на изумлённого счастливчика, который тут же терял дар речи и забывал, как нужно дышать. Ни один художник, ни один поэт не смог бы описать, как её светлые локоны рассыпались по обнажённым плечам цвета молочного шоколада, как сочные губы чуть приоткрывались в едва заметной улыбке, а миндалевидные, чуть подведённые очи вглядывались вглубь души, поражая в самое сердце. В её внешности уже не жила молодость, но она была полна той сочной женственности, что в любом возрасте притягивает мужчин.

Основная сложность заключалась в том, что на такую роль требовался кто-то особенный: с идеальной внешностью и чистым внутренним миром, таким, что и мужчины, и женщины, увидев её, должны были влюбиться с первого взгляда. Это могла быть только она и никто другой. За советом пришлось идти прямо к продюсеру. Тот, как всегда перебирал бутылки и был в обычном творческом опьянении: «Что за идиот! Да не ты, а тот, кто впустил тебя сюда. О чём ты говоришь? Я же не волшебник, чтобы достать тебе самую востребованную актрису для дурацкой роли женщины на улице. Ты соображаешь, сколько это будет стоить? Кто с ней будет договариваться? А что это, вообще, за кино такое?!». Режиссёр слышал ответы и кричал на них вопросы, затем предложил выпить и успокоиться, и, в конце концов, пьяный в дрова, сдался.

Она встретила улыбкой, полуобернувшись из-за спины. Пейзаж полыхал яркими красками, и нещадное солнце, и блестящий песок, и даже вода переливались сочными красками, отражаясь от тёмной кожи девушки тёплым бархатным светом. Веяло женским теплом и свежим солёным морем. Её глаза и тело были по-прежнему прекрасны, но… совершенно не такими, как нужно. Глядя на красавицу, хотелось восхищаться, но не любить безумно, как это было раньше — словно то чувство ушло навсегда, выполнив свою роль.

Она была целиком открыта солнцу, только янтарное с черным полотенце немного перехватывало её фигуру в районе ягодиц. Улыбнувшись, она произнесла: «Однажды приходится изменяться в последний раз. Прежде я постоянно преображалась, и, если моим парням подобные изменения не нравились, то я меняла их или объясняла, что с нынешнего дня я другая, а они уже пытались сжиться со мною новой. Чаще всего это у них не выходило, и тогда я уходила от них. Но теперь я — жена, я — мать и у меня дети, которых я не могу покинуть. Пойми, что я уже не имею права становиться иной, ведь у них нет возможности выбирать, останусь ли я их мамой или нет — теперь я мать, это мой последний, самый дорогой и правильный образ».

Она была права, и уже поэтому не смогла быть такой, какой было нужно для роли той женщины, стоящей посреди дороги. Поэтому ей пришлось уйти, оставив о себе прекрасную память и лёгкий аромат духов. Но почему-то солнце, облегающее её фигуру, не исчезло вслед за ней, а продолжало все также ярко светить. Лучи били прямо в глаза так, что приходилось щуриться и закрываться руками от ультрафиолета. В конце концов, свет стал практически невыносим, и Бо проснулась.

*