Путь, что ведёт нас к Богу

«Что это означало?» — спросил его Сергей Бунтман, и тогда, развивая свою мысль, А. Еремин продолжил: «Это означает то, что христианин должен привнести свою веру во все аспекты своей человеческой жизни. Он может заниматься всеми делами, какие полезны для общества, делать любые действия (любая творческая деятельность, искусство, наука) - все что угодно человеку дано Богом в этом мире. Но если он это делает с верой, с Христом в сердце у себя, то это благословенная работа, которая приносит пользу обществу». Многим церковным людям эта точка зрения, теперь все более укореняющаяся в обществе, тогда казалась странной.

Среди духовенства в хрущевскую и брежневскую эпохи было немало достойных и глубоко верующих людей, которые считали, что проповедовать и звать к Богу людей не нужно не только по той причине, что это опасно и не рекомендуется властями, но и чтобы не уподобляться протестантам, которые привлекают, зазывают в свою веру «назойливой» проповедью и своего рода агитацией, тогда как человек должен придти к Богу сам. Отец Александр Мень резко отметал такую постановку вопроса и каждое мгновение своей жизни использовал для проповеди. И более, он прекрасно понимал, что говорить о Боге необходимо не только с теми, кто уже перешагнул порог храма, но и с людьми, которые пока этого не сделали и, возможно, сами не захотят придти в церковь никогда.

Именно потому и взялся он за создание своего семитомного труда о пути человечества к Богу и о религиозных исканиях древних народов, чтобы привлечь к теме Бога интеллигента–шестидесятника, привыкшего к чтению научно–популярной литературы, увлекавшегося посещением выставок и музеев, буквально пожиравшего книги из серии «Литературные памятники» и так далее. Действительно, такому человеку труд отца Александра казался сокровищницей полезнейшей информации и вне связи с верой в Бога, личной религиозностью и духовными поисками. И тут читатель попадался.

Он сталкивался не только с морем новой информации обо всем, что может быть интересно, но и с новым видением мировой истории, не имеющим ничего общего с тем, к чему он привык, читая книги советских авторов. Казалось бы, речь здесь идет именно о том, что, в общем, нередко известно интересующемуся историей читателю, но… под совершенно особым углом зрения. В семитомнике о. Александр показывает, как в мировой истории, вернее, в истории философии и религии действует Сам Бог, как Его присутствие мало–помалу и невероятно трудным путем, но все вернее открывается человеку.

Отец Александр подчеркивал непреходящую ценность мирового религиозного опыта. «Есть опыт просто неопределенной мистики, — писал он, — есть опыт всех религий, в каждой есть своя ценность, все это прекрасно, все руки, простертые к небу, — это чудесные руки, достойные человеческого звания, потому что это руки существа, образа и подобия Божьего, которые тянутся к своему Первообразу». Помню, как он заинтересовался, когда я рассказал ему об итальянской книге, в которой были собраны молитвы всех народов и всех религий. При этом он постоянно подчеркивал уникальность христианства. «Но Христос, — говорил он, — есть рука, протянутая вниз, как на древних иконах иногда изображается, — оттуда протянута нам рука».

При этом было бы неправильно утверждать, что о. Александр был послан, как сказал однажды С. С. Аве- ринцев, «к дикому племени советских интеллигентов». Среди его прихожан (как и среди читателей его книг) были самые разные люди всех возрастов, культурные и совсем простые. В этом, наверное, и заключается феномен отца Александра, что он как пастырь мог быть нужным и совсем простому человеку, и интеллектуалу высокого полета, — и тому и другому давая что-то очень важное. Более того, он был пастырем далеко не для одного только поколения 60–х гг. С тех пор, когда создавался семитомник, прошло более двадцати лет, но и теперь его книги читаются с огромным интересом и раскупаются в магазинах совсем новым читателем — людьми, которые не видели о. Александра при жизни и, конечно, ничего о нем не знали, потому что были тогда детьми.

Но и человек на Западе, казалось бы, психологически ничего общего с отечественным выходцем из советского времени не имеющий, оказывается, тоже нуждается в о. Александре и в его слове. Когда итальянский писатель Джованни Гуайта решил перевести книгу «Сын Человеческий» на итальянский язык, один из французских друзей о. Александра сразу же заметил, что этого делать не нужно, потому что на Западе существует и без того огромное множество таких книг, где популярно и на высоком уровне излагалась бы жизнь Иисуса. И ошибся. Когда «Сын Человеческий» вышел (сначала на итальянском, а потом в его же переводе по- французски), оказалось, что книга прекрасно раскупается. Она оказалась востребованной не только в России, но и в других странах, вероятно, в силу того, что в этой книге есть нечто абсолютно уникальное. Что именно? Вероятно, «полное слияние с Тем, о Ком он говорил», — с Иисусом из Назарета.