Путь длиной в сто шагов

На следующий день Маллори ворвалась в ратушу. Молодой человек, занимающийся теперь этими вопросами, после долгого неразборчивого мычания и хмыкания признал, что он все-таки мог бы, при наличии доказательств, дать ход делу против «Мумбайского дома». Проблема была в том, что он не располагал достаточными средствами, чтобы собирать доказательства во время вечернего патрулирования. Их департамент занимался только шумом, раздававшимся после десяти вечера и до половины пятого утра.

Ну вы представляете себе, что было дальше. Мадам Маллори так отчитала беднягу, что он тут же согласился одолжить ей оборудование для измерения уровня шума. Строго следуя процедуре, она могла сама записать шум, производимый по вечерам нашим рестораном.

И вот однажды, когда уже давно стемнело, Маллори и Леблан, выйдя с черного хода «Плакучей ивы», прокрались в поле, прилегавшее к нашему ресторану, волоча с собой громоздкое оборудование. Леблан мыкался с шумомером, работавшим от батареек, утопая по щиколотку в глубоком мху. Маллори тем временем наблюдала за обстановкой, всматриваясь сквозь живую изгородь остролиста вокруг нашего участка в ярко освещенные окна «Мумбайского дома» и застекленные двери, выходившие в сад.

Над террасой, вымощенной плитняком, с помощью проволоки и гвоздей был закреплен провисавший полотняный навес. Обедавшие за садовыми столиками теснились вокруг больших переносных обогревателей, из которых в виде огненных конусов вырывалось пламя, благодаря чему они напоминали задние части реактивных двигателей. Дядя Майюр вышел через заднюю дверь, зажег маленькие жаровенки, которые не давали остывать блюдам, и стал разливать вино; шипящие обогреватели бросали на его кожу в темноте красные и голубые блики. Два динамика, вызвавшие нарекания нашей соседки, висели на стене, и из них, перекрывая рев обогревателей, гремел голос Кавиты Кришнамурти.

– Все, – сказал Леблан. – Заработало.

Игла с треском побежала по белой ленте, и Маллори наконец улыбнулась во тьме.

* * *

Мы и понятия не имели, что они задумали, так как были слишком заняты тяжкой работой допоздна. Принятая мадам Маллори стратегия запугивания начала давать плоды. Толпы, приветствовавшие нас сразу после открытия, быстро поредели, и к концу недели мы считали вечер удачным, если было занято хотя бы пять столиков. Мухтара побили в школе и гнали по задворкам с криками «Карриед, карриед!».

Некоторые семьи относились к нам хорошо. Маркус, сын мэра, как-то позвонил мне спросить, не пойду ли я с ним поохотиться на вепря. Я, конечно же, с радостью согласился. В то воскресенье у меня был выходной, и утром Маркус заехал за мной в ресторан на своем джипе с открытым верхом. В отличие от многих других местных жителей он любил поболтать.

– Мы бьем только взрослых вепрей, – сообщал он, перекрикивая шум ветра. – Тех, что весят около трехсот фунтов каждый. Железное правило. Мы кооперируемся и делим большие туши поровну, так что каждый уходит с добычей, с парой фунтов чистого мяса. Мясо немного жестковатое и горьковатое, но это легко исправить во время готовки.

Мы проехали несколько долин, вначале направляясь на юг, а потом взяв к востоку, в горы. Мы поднимались по дорогам, по которым свозили лес, и спускались по грунтовым тропинкам, всегда проходившим в самой чаще леса, пока наконец не увидели вереницу машин, выстроенных вдоль канавы, вырытой у самой горы. Маркус подогнал свой джип к потрепанному пятому «рено», небрежно припаркованному под каштаном.

Чтобы понять, куда мы заехали, надо было там родиться. Это был дикий, густой и мрачный первобытный лес, какие нечасто увидишь в Европе. Маркус перебросил через плечо свою «беретту», и мы направились в чащу по устланной листьями глинистой тропинке.

Дым березовых дров я почувствовал еще до того, как услышал треск подлеска. Вокруг костра стояли человек сорок мужчин в непромокаемых куртках, коротких вельветовых штанах и шерстяных носках. Ружья, с какими ходят на оленя, и дробовики были прислонены к дереву за их спинами. Видавший виды «лендровер», забрызганный грязью, видно, как-то выехал на эту прогалину по заброшенной дороге, по которой вывозили лес. За машиной в большой клетке для собак, которую переделали из телеги, сидели бигли и бладхаунды с юга Франции с печальными глазами.

Мужчины, небритые, как я заметил, были большей частью из Люмьера и долинных ферм – демократичная компания банкиров и лавочников, которых на краткое время уравнивал осенний ритуал охоты на вепря. При нашем появлении все подняли головы, кое-кто радушно поздоровался, а потом снова занялся жарением колбасок и телячьих отбивных над костром из березовых дров.

Грубоватый парень рассказал анекдот о женщине с большими грудями, а другие захохотали, прокладывая кусками шипящего мяса ломти деревенского хлеба. Кто-то достал из кармана куртки бутылку коньяка, и стекло блестело на солнце, когда бутылку стали передавать из рук в руки, доливая коньяком пластиковые стаканчики с дымящимся кофе.