Путь длиной в сто шагов

– Добрый день, Андре. Это Гассан. Скажите, вы уже нашли человека на место в холодной кухне?.. А, не вышло. Да. Да. Я знаю. Они себя ужасно держат сейчас. Примадонны. Но знаете, это прекрасно, что с тем парнем ничего не вышло, потому что у меня есть для вас идеальный кандидат… Да. Да. Не беспокойтесь. Я с ней работал в «Плакучей иве». Первоклассный су-шеф. Трудолюбивая. Огромный опыт. Говорю вам, друг мой, вы мне спасибо скажете… Нет, не думаю. Она только что переехала в Париж… Я скажу ей прийти немедленно.

Когда я положил трубку, я, к своему ужасу, увидел, что Маргарита не рада тому, что я нашел для нее место на Монпарнасе. Она всхлипывала, уткнувшись в платок, и не могла говорить. Она все плакала, а я не знал, что делать, куда смотреть. Потом, дрожа от волнения, все еще опустив голову, она протянула через стол руку, ища ответного прикосновения.

Я понял, насколько тяжело ей было все это время.

Я понял, что это единственное, что она может сделать.

И я протянул ей свою руку, и оба мы молчали, когда наши пальцы встретились.

Глава восемнадцатая

Неяркое мартовское солнце скрылось за крышами Парижа. В этот час ресторан погружается в мрачное состояние, которое овладевает им в странное время между утренним действом и вечерним спектаклем. Работники, возвращавшиеся после двухчасового перерыва, усталые и недовольные, не были уверены в том, что смогут еще раз собраться с духом перед поздним выступлением. Сам обеденный зал, такой жизнерадостный в ярких вечерних огнях, которые должны были зажечься через несколько часов, но окутанный сейчас какой-то несвежей дымкой, оставшейся от утренней смены, выглядел запущенным. Тяжело было не прийти в уныние. Конец зимы трепетал в складках бархатных портьер; перевернутая булочка, как дохлый таракан, лежала под стулом, нижней корочкой кверху.

Я был, как всегда, на кухне, тушил в сковородке лук и чеснок, постепенно погружаясь в тот транс, который всегда завладевает мной, когда я готовлю. Однако почему-то в тот сумрачный мартовский вечер я не погрузился в него полностью, а словно завис на краю, на границе между двумя мирами, как будто знал, что должно случиться нечто очень важное.

Потряхивая плюющуюся сковородку, я слышал сквозь кухонную дверь, как топают в холле возвращающиеся официанты. Я слышал, как гудит пылесос и как подмастерье выбивает из кофеварки кофейную гущу. Потихоньку холодную пустоту, которая заполняла ресторан всего несколько минут назад, сменил обычный гул и работа. Точили ножи, с хлопками расправляли свежие скатерти, было слышно, как наверху ездит туда-сюда каретка принтера у бухгалтеров. И вскоре атмосфера уныния рассеялась.

Разносчик грубо просунул «Франс суар» в окошечко для почты, и она шлепнулась на коврик. Эта газета была старой привычкой Жака, с которой он упрямо не желал расстаться даже в наш цифровой век. Он подобрал газету, унес ее за столик в глубине, где его официанты усаживались наскоро пообедать перед вечерней сменой жаренными на гриле колбасками андуйет.

С газетой под мышкой Жак сел сзади вместе с остальными. Он положил себе порцию потрошков с рисом, салат из помидоров и принялся за еду, читая газету. Вдруг он издал какое-то странное бульканье и бросил вилку. Прежде чем остальные могли спросить у него, что случилось, он уже вскочил на ноги и бросился через обеденный зал. Эти мерзавцы, которые больше всего на свете любили хороший скандальчик, повскакали с мест и бросились за ним, надеясь оказаться свидетелями того, что обещало быть первоклассной потасовкой.

Так они и примчались на кухню. Они вломились в двери, запыхавшиеся и возбужденные. Мы на кухне спокойно лущили горох, шинковали лук-шалот и срезали с мяса лишний жир, но замерли, не зачистив очередной отбивной. Все обернулись, чтобы посмотреть на Жака, который тряс в воздухе вечерней газетой и что-то мычал.

Я подумал: о нет, только не это. Опять? Прошлым вечером у Жака с Сержем чуть не дошло до мордобоя, каждый из них обвинял другого в испорченном заказе. Краем глаза я увидел, что Серж перехватил баранью ножку за косточку и держал ее теперь как дубинку, готовый задать трепку и Жаку, и любому другому официанту, у которого хватит ума спровоцировать его. Я был, признаюсь, в полном изнеможении. Силы мои были на исходе, и я не мог вынести еще одной свары между сотрудниками.

– Шеф! Шеф!

Жак обвиняющим жестом ткнул в мою сторону свернутой в трубочку газетой.

– Третья звезда! «Мишлен» только что дал вам третью звезду!

Когда утихли первые радостные крики, все обступили меня в три ряда, жадно ловя каждое слово, пока я читал вслух статью из пяти абзацев. Всех интересовало, кого повысили, кого понизили. И вот – полстрочки, сообщающие всему Парижу, что «Бешеная собака» стала одним из двух заведений во всей Франции, которым была присуждена третья звезда.