Путь домой

Огляделся. Звезда смотрела встревоженно. Яна ласково. Немец устало. Штаммбергеру, похоже, было не лучше, чем мне, если не хуже.

«Один из них тебе врет». Бред.

— Что со мной было?

— Флуктуация, — включился Вольфганг, словно ждал, когда ему зададут умный вопрос. — Тфой мозг фойти в резонанс с актифной точкой червоточины. Это вызыфало…

— Понятно, — оборвал я немца. — А эти где?

— Уходить. Они нас потерять и уйти немножко обратно.

— Они вернутся, — заметила Яна. — Гришка вас так просто не отпустит. А меня тем более.

— Значит, надо идти, — кивнул я и пошел вперед по улице, сохраняя прежнее направление.

— Найн, не туда. Мало вправо, — одернул меня немец и тяжело закашлялся.

К утру сильно похолодало. Когда небо начало светлеть на востоке, меня уже знобило. Звездочке, привыкшей к другому климату, было и того хуже. Ее откровенно трясло, да так, что зубы выбивали дробь.

Немец и Яна были одеты лучше нашего. Но Вольфганга донимал кашель. И чем глубже мы уходили в червоточину, тем надрывнее и жестче перхал старик. Кроме того, все устали.

Второй слой мы прошли легко. Третий и четвертый дались с большим трудом. На пятом неожиданно возникло затишье, и теперь я шел и наслаждался покоем. Вот только холод донимал, и состояние Штаммбергера мне категорически не нравилось.

Старик остановился и снова закашлялся. Очень нехорошо. Всё, хватит. Надо согреться и отдохнуть.

— Стоп, — скомандовал я. — Привал.

— Найн, — немец качнул головой. — Надо двигаться.

— Надо-надо, — поддакнула Звезда, дробно постукивая зубами на каждое «д».

— Надо согреться. Иначе мы далеко не уйдем. Яна, привал.

Девушка, в отличие от иностранцев, спорить не стала — кивнула только. Я споро насобирал мелких веток, сложил шалашиком, запалил. Небольшой костерок быстро разгорелся, затрещал веселым пламенем, и я пошел за дровами посерьезней.

Когда вернулся, трое моих спутников сидели у костра и мирно беседовали. Вернее, Янка и Звездочка слушали, а немец самозабвенно вещал.

— Предстаффте себе глобус, — немец растопырил пальцы, разнес ладони, изображая, будто держит в руках мячик. — Это наша Земля. Тепер предстаффте, что в глобус стрелять из ружья. Вот здесь приставили к ней ружье и пффф! Стрелять дробью. Что мы получим?

Вольфганг сделал паузу. Посмотрел на Яну со Звездой. Те молчали.

— Глобус разорвет к чертям собачьим, — вставил я. Присел у костра и стал скармливать огню дровины.

— Предстаффим, что не разорвет, — поморщился немец. Видно, мой рационализм был сейчас некстати. — Предстаффим, что каждая дробинка пройти сквозь геоид по сфоей траектория и выйти с другой стороны. Тут выйдет отна дробинка, тут другая. Третья где-нибудь здес. Все дробина в разных местечках. Претстаффили?

Звезда молчала. На лице ее было написано, что не понимает и половины, но слушала она внимательно. Яна только кивнула.

— Вот так фозникли червоточины. «Ника» работать здесь. Возникать взрыв. Бах! И тысячи частиц пройти через Земля насквозь. Там, где частицы вылетайт наружу, там возникать червоточин. Тысячи червоточин. Мы их изучать. Изучать проснувшийся люди. Изучать последствия.

Костер разошелся на полную, я сел на корточки и протянул к огню озябшие руки.

— Это очень интересно, Вольфганг, — прощебетала Яна, изображая благодарного слушателя.

— Это ни хрена не интересно, старик, — отрубил я. Разговор меня малость злил. — Вы бы лучше раньше изучать. Когда свой коллайдер крутили. Экспериментаторы хреновы. Вы же ни черта не знаете. Вся ваша никчемная наука не знает ничего. Вы тычетесь, как слепые котята. И тыркаете процессы, в которых ничего не смыслите. Наобум. Методом научного тыка. Давайте сделаем и посмотрим, что будет. Вам не нужно понимать, что и как устроено. Вы — как ваши подопытные макаки. Нажимаете кнопку и ждете результата. Тыкнули? Получили?

Штаммберга скрючило. Не то от моих слов, не то просто стало плохо.

— Это несправдливостно, — пробулькал он и закашлялся.

Я выждал, когда он откашляется, продолжил:

— Справедливо. Вы долго испытывали судьбу. Наконец, судьба не выдержала. «Бах!» — как вы выражаетесь, и Земля откатилась в Средневековье. Тридцать лет прошло, Вольфганг. Всего три десятилетия. И во что превратилась ваша наука? Техника? Во что превратились достижения вашей гребаной цивилизации? А во что превратились те, кого вы отучили жить своими силами? Те, кого вы подсадили на гаджеты?

— Это тут при чем? — вступилась за немца Яна.