"Если Иссандриан выступит против нас, это покажет, что Паллиако был прав. Если же нет, то получится, что Паллиако напугал его. В любом случае, Иссандриан потеряет часть своей власти над королем. И мы сделаем это не продаваясь Северному побережью или банку Медеанов. Это неожиданная удача, милорды. Мы будем глупцами, если не воспользуемся ею. Но нужно представить нашу версию немедленно. Сегодня. Прежде чем двор отправится по своим постелям сегодня, они должны будут повторят про себя перед сном нашу историю. Подождите пока наше мнение примут и будет в сотни раз сложнее изменить его."
"А если Иссандриан направит свои силы против этого мальчишки Паллиако?" — спросил барон Норринг.
"Тогда клинок, предназначенный для вашего живота, достанется ему," — сказал Доусон. "А теперь скажите мне, что вы были бы против этого."
Гедер
Бедра Гедера были натерты до крови. Спина болела. Весенний ветер, приходящий с гор, пах снегом и льдом. Вокруг него верхом и на своих двоих двигались остатки армии вторжения в Ванаи. Не было песен, за несколько последних дней никто не общался с Гедером кроме, как по неотложным вопросам, касающимся передвижения нескольких сотен людей, повозок и лошадей. Даже в своих тесных ванайских комнатушках, в компании одного лишь огнеглазого оруженосца, и во время кошмарных дежурств при Алане Клине, Гедер не ощущал себя столь одиноким, как в этой толпе.
Он чувствовал повышенное внимание к своей особе, и осуждение. Конечно, никто и слова не сказал. Никто из них не встал, и не сказал Гедеру в лицо, что тот чудовище. Что то, что он сделал, было хуже преступления. В этом не было необходимости, потому что, конечно же, Гедер и так знал об этом. В течении всех этих долгих дней и холодных ночей возвращения домой, на север, в ушах у него стоял рев пламени. Его сны были полны образов мужчин и женщин на фоне огня. Он был призван защищать Ванаи, а сотворил такое. Если король Симеон прикажет отрубить ему голову прямо в тронном зале, это будет только справедливо.
Он пытался занять себя книгами, но даже легенды о Добром Рабе не могли отвлечь его от постоянно грызущего вопроса: каким будет королевский приговор? В самых радужных его мечтах король Симеон вставал с Расколотого Престола, чтобы лично своей королевской дланью утереть слезы Гедеру, и оправдывал его. В худшем случае, король отправлял его тело назад в Ванаи, валяться среди трупов, на съедение воронам, отъевшимся на мертвечине.
Между этими крайностями, в сознании Гедера нашлось место для почти бесконечного количества мрачных образов. И по мере того, как горы и долины становились все более знакомыми, а драконья дорога петляла меж холмов, на которых он раз сто бывал до этого, Гедер обнаружил, что уже созрел для любого сценария своей смерти и унижения. Сожгут его заживо? Это будет справедливо. Посадят в тюрьму и забросают дерьмом и падалью? Он и это заслужил. Все-все было бы лучше этого самоедства и немого раскаяния.
На горизонте показался огромный уступ, на котором стоял Кэмнипол. Черный камень отливал синевой из-за расстояния и атмосферной дымки. Королевский Шпиль казался не более чем светлой черточкой. Одинокий всадник мог бы доскакать до него за пару дней. Войску на марше потребуется не меньше пяти. Королевские маги, возможно, уже их увидели. С тоской и ужасом Гедер вглядывался в приближающийся город. С каждой милей страх становился сильнее, а движение по дороге все оживленнее.
Сельскохозяйственные угодья, окружавшие столицу, были одними из лучших в мире, темная почва, орошаемая рекой, все еще оставалась плодородной со времен битв, гремевших здесь тысячелетия назад. Даже в голодное время года, сразу после оттепели, земля пахла изобилием и обещанием пищи. Пастухи гнали свои стада по драконьей дороге с зимних пастбищ в низине в сторону гор на западе. Фермеры приводили волов на поля, готовые для вспашки и сева. Ехали сборщики налогов в окружении небольших отрядов вооруженной охраны, выгребая все, что можно у жителей городков до того, как их договоры аренды истекут. Одинокий всадник на хорошей лошади был здесь редкостью, так что Гедер знал, что серый жеребец, скачущий на юг, это по его душу. И только когда лошадь приблизилась, а он узнал во всаднике Джори Каллиама, напряжение спало, и он вздохнул с облегчением.
Он увел своего скакуна с драконьего нефрита в придорожную грязь, позволяя колоне продолжать движение без него. Джори осадил коня так близко, что животные могли хлестать друг-друга хвостами по мордам, а колено Гедера почти касалось седла Джори. Лицо того было серым от истощения, и только взгляд был ясным и цепким, как у хищной птицы.
— Какие новости? — спросил Гедер.
— Дуй в город, — сказал Джори. — И поживее.
— Король? — спросил Гедер, но Джори покачал головой.
— Мой отец. Он хочет видеть тебя как можно скорее.