Путь из детства. Эхо одного тире

Когда-то меня, уже взрослого человека, врач спросил: «Чем вы болели в детстве?» Я ответил: «Всем».

Врач стал подряд перечислять все детские болезни, а мне оставалось только кивать, кивать и кивать.

А вот, что касается ангины, я могу сказать, как Карлсон, который живет на крыше: «Да я, если хочешь знать, чемпион по ангинам!»

По причине такого моего чемпионства моя мама мудро решила усиленно меня пролечить, в школу пока не отдавать, а первоклассно обучать дома.

По счастью, нашлась старенькая учительница Александра Александровна Соколова, кстати, проживающая в нашем же многонаселенном доме. Судя по ее старческой ветхости, учительствовала она еще в дореволюционной гимназии, давным-давно оставила свою профессию, но обучать восьмилетнего недоросля по программе 1-го класса школы взялась охотно.

Первый урок — арифметика.

Мама каждый раз хохотала, когда вспоминала, как я с выражением невероятного удивления на лице выскользнул из комнаты, где у меня шел урок, и шепотом сообщил маме:

— Она мне говорит, что у одного купца было десять метров бархата, он продал шесть, сколько осталось?

И тут я, пожав плечами и разведя руки в стороны, спросил с искренним недоумением:

— Откуда я знаю?!

В этом случае, наверное, впервые со всей очевидностью проявился гуманитарный склад моей натуры. Я прекрасно представлял себе купца в чалме, как из восточных сказок, в золотистом халате, как он сидит у себя в шатре, а перед ним лежат свертки бархата, и кто-то, которого я представлял себе не очень отчетливо, покупает у него этот бархат…

А цифры… цифры мне ничего не говорили.

У школьников каникулы, и у меня тоже летние каникулы.

Под Москвой были дачи, принадлежавшие Хозяйственному управлению Министерства обороны. Одну из таких дач в поселке Удельное по Казанской дороге мой отец арендовал до наступления зимы. Хозяйственным управлением ведал генерал по фамилии Карманов. Когда генерал узнал, что народному артисту Борису Ливанову придется после спектаклей или концертов ехать за город на ночной электричке, а рано утром опять спешить на электричку, чтобы успеть к началу репетиций, он предложил отцу купить машину. В гараже управления скопилось огромное количество трофейных немецких автомобилей, и было принято решение продать их в частные руки.

У отца хватило денег на маленький опель «Кадет». Думаю, что Громов покупал свой «Кадет» в том же гараже.

Отец машину не водил, мама тоже. Но генерал Карманов разрешил и эту проблему. К гаражу была приписана группа военных водителей, перегонявших машины из Германии. Когда гараж переполнился, водители оказались не у дел. Многим из них оставались считаные недели до демобилизации. Вот одного из таких шоферов, старшину Гущина Петра Павловича, человека замечательного, генерал откомандировал поработать у народного артиста.

Гущин, уже не молодой человек, был рад-радешенек: оказался в домашней обстановке.

Помню такой разговор между отцом и Гущиным:

«— Петр Павлович, генерал сказал, что там у вас в гараже шоферов пруд пруди.

— Борис Николаевич, а этих генералов у нас, так сказать, культурно выразиться, — до хрена!»

Моя красивая мама, Евгения Казимировна, всегда ревностно следила за модой и неуклонно ей следовала. Можно сказать, что жена прославленного артиста Бориса Ливанова всегда была одной их самых модных дам Москвы.

У нее был безупречный художественный вкус, и она очень гордилась тем, что в молодости успела побывать на курсах у знаменитой модельерши Ламановой.

В эвакуации было, конечно, не до модных ухищрений. Но когда вернулись в Москву и московская жизнь как бы началась заново, мама решительно занялась собой. И прежде всего перекрасила свои темно-русые волосы, превратившись в блондинку по примеру киноактрисы Марлен Дитрих, законодательницы моды тех лет. И прически модные дамы делали а ля Марлен Дитрих.

В нашем доме появилась пожилая женщина, которая вместе с мамой перешивала довоенный мамин гардероб, стараясь подогнать старые платья под требования новой моды.

Женщину звали Анна Лаврентьевна. Я называл ее Аля-Але, и вслед за мной все в нашей семье стали называть ее этим ласковым прозвищем, на которое она охотно откликалась.

Аля-Але жила одиноко, у нее была крохотная комнатка в общей квартире где-то в районе Арбата, но фактически она целые дни проводила у нас. В свободное от шитья время сочиняла стихи. Одно стихотворение я запомнил:

Ландыш — цветик снежно-белый.Чист, как детские глаза,Иль Мадонны Рафаэля Материнская слеза.

Многие женщины тогда курили, это вошло в моду. Моя мама решила и здесь не отставать от моды, стала брать у отца папиросы и пробовать курить. У нее плохо получалось: надрывно кашляла и изжевывала папиросный мундштук до самого табака. Еще она решила учить английский. Несколько раз из Москвы приезжал учитель с аккуратной бородкой и занимался постановкой английского произношения. Мы с Наташей прозвали его «Эр-мяу», а отец называл эти уроки «Второй фронт».