Путь к сердцу. Баал

«…Господь создал мир и других Богов. Он создал нас – женщин, – дабы мы Любовию своей прославляли его, несли в дома уют, воспитывали детей и хранили тепло семейного очага. Он так же создал и мужчин, дабы они славили его трудом, подвигами и благими делами. И никто не повинен в том, что нынешнее поколение мужчин – нечета бывшим праотцам нашим – те были достойны почестей, и потому, храня уважение к далеким корням, Конфедерация оставила новорожденным право именоваться сразу после имени Отчеством, а не Матчеством, как то было бы верно исходя из сложившейся ситуации.

Мы чтим наших далеких Отцов, как чтим и Господа нашего, ибо все в этом мире есть дети его. Ныне матери могут избирать детям то Отчество, которое сочтут наиболее благозвучным, независимо от того, чей это ребенок – мужнин или рожденный от Великой Деи…»

Осознав, что зачиталась совсем не тем, Алька отложила в сторону оставленный кем-то на столе томик «Религии в социальном устрое» и вернулась к газетам.

Она провела в библиотеке уже три часа – искала данные о похищениях «дикими» женщин Общины, – но статистика, словно ловкий жонглер, укрывала цифры.

«Не о чем беспокоиться, – призывали успокоиться статьи, – ситуация под контролем. Пропадают немногие. Почти никто. Редко. Мы работаем над тем, чтобы восстановить порядок и правосудие и однажды свести цифры к нулю…»

Но какие цифры? Скольких похищали на пути к Храму? Многих?

Этот вопрос сделался для Алесты болезненным.

В пустом в этот час зале витало эхо – прохаживался у дальних стеллажей библиотекарь, изредка поглядывал на посетительницу – не начнет ли втихаря рвать страницы книг на память? – потом успокоился, уселся за стол, притих.

От голода ныл желудок; в косых солнечных лучах танцевали пылинки, хотелось чихать, но Алеста домой она не спешила. Вот отыщет данные, узнает правду, а потом отложил в сторону газеты. Потому что если не узнает…

И вдруг мелькнула странная мысль: а если узнает, станет легче? Пусть прочтет, что исчезает три или четыре человека в месяц – что это изменит? Ведь даже если до тебя не было ни одного, всегда можно стать первым, так?

«Страх – это фантом, который рисует в твоем воображении картины, Аленька. Он показывает тебе не то, что случится – оно ведь может никогда и не случиться, – а то, чего ты боишься. То есть не реальный мир, а вымышленный, искаженный твоей собственной боязнью. Всегда гони его, внучка, не позволяй над собой властвовать…»

Бабушка была мудра. Мудры были и вторившие бабушкиным словам учебники по психологии, которых Алька прочитала достаточно, вот только смелость от них не рождалась. От них рождалось лишь понимание, что в правильной пропорции страх способен уберечь человека от опасности, а в неправильной вызвать излишнюю тревогу, волнение и даже нервный срыв.

Судя по сегодняшним выпученным глазам Ташки, страх в голове Алесты сместился к пропорциям крайне неправильным.

Да уж.

И как же теперь вернуть все обратно?

Полдничала Аля в одиночестве – все на работе: отец на бумажной фабрике, Хельга в Управлении труда, мать, как всегда, в центральном отделе статистики.

«Наверное, как раз подделывает те самые цифры в газетах».

Вчерашние котлеты казались вкуснее холодными; с летней кухни домработница Клавдия не зло покрикивала на какого-то Нила – Алька не сразу поняла, что Нилом зовут молодого садовника.

Сегодня на него смотреть не хотелось, не после «диких» – в районе затылка ползали неприятные мысли: «а что, если мать права? Перепошлешь такому любовь, и он сделается, как те?»

Котлета, еще котлета, кусочек ржаного хлеба, компот.

Телевизор молчал; неровно тикали оставшиеся от бабушки часы на комоде – внутри рассохшегося деревянного ящика устало покачивался медный маятник, чучельная кукушка давно не высовывалась из отверстия – сломалась.

Вот бы ходить к Дее с охраной, со стражницами, да только пробовали – и возвращались ни с чем. Каждый раз одно и то же: если стражницы проводят девушку хотя бы до половины пути, то оплодотворения не произойдет. Почему? Загадка.

Может, Дея любит исключительно смелых?

Абрикосы в компоте сморщились и разбухли одновременно – Аля выудила их со дна ложкой, съела мякоть, отложила косточки на блюдце и поднялась из-за стола. Перемыла посуду, вытерла ее вафельным полотенцем и поставила на полку – мать не терпела беспорядка. Конечно, если оставить на столе, уберет и Клавдия, но зачем ей дополнительные заботы, когда и у домочадцев руки целые?

Ну, почти целые.

Алеста хмуро взглянула на стертую кожу ладоней, вздохнула и отправилась в ванную за мазью.

Она точно знала, куда идет, хоть и не желала себе в этом признаваться.

Миновала ровные ряды жилых улиц с аккуратными домами и палисадниками, прошла мимо автобусной остановки – туда, куда ей нужно, автобусы не ходили, – вышла на центральную аллею.