Путь к свободе

— Тэк, тэк, т-э-э-к! — фасонно растягивал прапорщик и, закидывая ногу на ногу, скомандовал Петьке: — Ну-у-с, подойди-ка, юноша, сюда поближе. Вот здесь стань! Вот здесь, напротив меня! — он ткнул хлыстом в пол, показывая, где стать Петьке.

Шумный, опустив голову, подумал и шагнул к указанному месту.

— Прежде всего я тебе хочу дать совет, — сказал прапорщик, щурясь на Петьку. — Будь благоразумен.

Петька отвернулся от него.

— Я советую тебе… очень советую, — повторил прапорщик, — сознаться.

— Мне…

— Тсс! — прервал его прапорщик, поднося палец к своим усикам. — Я советую сознаться, и мы вот здесь, в папке, запишем об этом, а потом я доложу полковнику, и он тотчас же простит. Пойдешь к матери, которая тебя ждет там, у ворот.

— Я ни в чем не виноват.

— Мерзавец! — вдруг взвизгнул офицер, и его облизанное и уже изрисованное морщинками лицо налилось кровью. — Даю минуту на размышление! Слышишь, щенок?! — И он вынул из бокового кармана френча часы, нахмурился, затем порывисто встал и бросил стражникам: — На стол!

Петька выпрямился. Сердце часто застучало, в глазах, полных ненависти, что-то замелькало, мутное, страшное, затемняющее свет. Вдруг он почувствовал, как что-то разом сдавило его руки, и он всем телом скользнул по холодному кирпичному полу. Стражники приволокли Петьку к столу.

— Для начала тридцать шомполов! — скомандовал офицер и, хлестнув себя плеткой по голенищу сапога, форсисто зашагал по комнате.

Стражники быстро стянули с Петьки одежду, оставив на нем только рубаху.

— Сознаешься?

Петька весь сжался и, не ответив, сам лег на стол. Он скомкал край рубашки, воткнул в рот и сдавил зубами. Он слышал, что так легче переносить боль.

— Что он, дурак? — сказал офицер, поглядывая на стражников

— Нет, ваше благородие. Видно, у него такой нравный характер, пояснил один из палачей и зло взмахнул тонким стальным шомполом, врезая его в тело Петьки.

— Проклятые… проклятые… — простонал Петька и затих.

Он чувствовал режущую, нестерпимую боль, ощутил, как теплые струи крови потекли по бокам. Глаза заволокло туманом…

— Облить водой! — скомандовал офицер и быстро вышел из комнаты.

3

К вечеру со стороны Тамани показался колесный пароход «Вестник», за ним — несколько небольших катеров, буксирующих баржи. Они растянулись длинным караваном и медленно шли прямо в порт. С моря доносилось хлопанье колесных лопастей.

По мере того как караван приближался к гавани, многие жители — мужчины, женщины, дети — спешили к пристаням.

Скоро у ворот пристаней, вдоль гранитной набережной, собрались толпы встревоженных людей. Появились немецкие гусары и выстроились у ворот.

Суда приблизились и пришвартовались к пристани. Одна баржа бросила якорь посредине бухты и встала на рейде.

С берега было видно баржу, пленных, сплошной массой лежащих и сидящих в мрачной впадине трюма, прямо на мокром и грязном днище.

Лица пленных тянулись вверх, но солдаты размахивали прикладами, толкали людей сапогами. Слышались отрывочная команда, стоны, проклятия.

Но вот раздался пронзительный свисток и вслед за ним выкрик.

— Начинай! — кричал толстый человек, отчаянно размахивавший большими пучками веревок.

Офицеры суетились, бряцали шашками, звенели шпорами, расставляли на пристани караул.

— Зачем церемониться с этой сволочью? — громко выкрикивал рыжеволосый Москалев, местный присяжный поверенный, черносотенец. — Везли б их, негодяев, сразу в крепость, а то вот театр устраивают.

— Ошибаетесь, господин Москалев, — вмешался старый, с трясущимися руками, в пенсне, преподаватель мужской гимназии Арбузов, — открытая расправа — это, знаете, я бы сказал, по-учи-тель-ное зрелище для черни. Она, эта чернь, поглядит, да и деткам своим закажет: «Не делайте больше революции!»

— Сомневаюсь, — проговорил присяжный. — Вы, учитель, должны знать: тьма жестока, а человек, живущий ею, подобен зверю и при виде своего казнимого брата может взбеситься.

Вдруг кто-то громко крикнул:

— Идут!

Гневный ропот прошел по толпе. Человек десять белогвардейских солдат выскочили из ворот, размахивая ружьями, расчищали дорогу.

В толпе отчетливо слышалось:

— Смотрите, смотрите, — и мальчишки среди них!

— Боже мой, дети!

— Браток мой… — сквозь слезы говорил какой-то рабочий.

— Вася, муженек…

Люди кричали, бросались к воротам, их отталкивали солдаты.

Вдруг среди толпы, на заржавленном бакене, валявшемся на площади, появился глава местных эсеров Войданов — высокий, плотный мужчина в сером костюме. Он медленно снял шляпу, подставляя ветерку свои пышные волосы, оглядел толпу и чистым, бархатным голосом закричал:

— Вот до чего довели страну!

Толпа отхлынула назад. Только немецкие солдаты смотрели с любопытством на странного оратора. Войданов не смущаясь бросал в толпу:

— Дорогие друзья-товарищи, слушайте, вы, наверно, меня помните… Я — Войданов… Переживаемые сейчас события неизбежны. Свобода штыком и порохом не завоевывается. Это большевистская агитация…

Кто-то из рабочих-грузчиков подбежал и столкнул его с бакена. Войданов упал. Среди немцев раздался хохот.