Путь к вершинам, или Джулиус

– Преставился вчера на закате, да упокоит Аллах его душу, – невозмутимо солгал Джулиус, думая при этом о торговце, оставшемся на дороге в Константину. – Я его незаконнорожденный сын, но он любил меня всем сердцем. Шесть луидоров за мула, идет?

– Возьму трех по пять, юноша.

– Пять с половиной – и по рукам.

– Согласен.

Монеты перекочевали из рук в руки. Джулиус кивнул ребятам, чтобы те следовали за ним.

– Два всего осталось, – сказал он. – Лучше будет выставить их на торги. Дам продавцу франков пять, чтоб как следует нахвалил.

Отупевшие от выпивки мальчишки не поняли ни слова.

– Ладно, предоставьте это мне, – усмехнулся Джулиус и повел двух оставшихся мулов к месту торгов.

Тамошний продавец только что сторговал стадо овец и теперь утирал пот со лба. Джулиус сунул ему в руку пятифранковую монету.

– На-ка, проверни дельце, – прошептал он. – Сбыть мне их надо. Только не дешевле четырех луидоров за одного.

Мулов выставили на продажу. Джулиус стоял рядом с торговцем и одобрительно слушал его дешевое вранье. Через пятнадцать минут мулов продали – того, что покрупнее, за пять луидоров, того, что поменьше, – за четыре. Джулиус запихал монеты себе в карман и направился к мальчишкам.

– Пришлось до трех цену сбить, – небрежно заявил он. – Никто больше не давал. Всё, пошли в таверну, рассчитаемся, да и жажда замучила.

Они прошли через толпу к таверне на площади. Все уселись за стол, и Джулиус заказал выпивку. Говорил он быстро, так чтобы мальчишки не могли уследить за ходом его мысли.

– Рассчитаемся во франках[21], так проще, – объявил он. – Первый мул за сто франков, три по сто десять, четыре, десять, и два по шестьдесят, итого – пятьсот шестьдесят франков. Правильно? Каждому причитается сто двенадцать франков минус мои три процента за труды, а это шестнадцать франков[22]

.

– Три процента? – недоуменно переспросил Пьер.

– Да, за то, что я все устроил и продал этих тварей. А что, кто-то против?

– Да нет, ладно.

– Все, значит, по сто двенадцать. Неплохо, лучше, чем я ожидал.

Джулиус забрал свою долю и, довольный собой, потянулся за выпивкой. Первого мула он сбыл за восемь луидоров, а последних двух за пять и за четыре, мальчишек он надул на сто двадцать франков, да еще взял себе три процента за труды и тугой кошель торговца-араба, который, возможно, помер. Джулиус взгромоздился на стул и, глядя на приятелей поверх стакана, посмеивался про себя.

И что за болваны тупоголовые, совсем мозгов нет. Даже обычно сообразительный малыш Тото отупел от спиртного.

Глупцы! Вино – хороший слуга, но плохой хозяин. Пей вдоволь, но не до потери чувств. Обжирайся, но не так, чтобы плохо стало. Дед Блансар, бывало, допивался до бесчувствия. С ним, Джулиусом, такого не будет.

Его мучили голод и жажда. Еды бы сейчас, да побольше.

– Ради Аллаха, несите уже что-нибудь! – поторопил он официанта и улыбнулся, когда перед ним поставили миску с едой – кусок курицы с карри и чесноком и рис.

Марсель уснул, уронив голову на стол и широко открыв рот. Метис Бору вышел на улицу – его тошнило. Малыш Тото клевал носом, а Пьер сидел, глупо уставившись в одну точку.

Джулиус набил полный рот и заказал еще вина на всех. Потом запел:

O! que j’ai mal aux dents,Il faut aimer…[23]

Сам он выпил больше всех мальчишек, вместе взятых, но сохранил ясную голову.

– Пошли по домам, спать, – сонно промямлил Тото.

– Рано еще, – усмехнулся Джулиус.

Пошатываясь, он вышел из таверны и принюхался. Ночь наступила быстро, теплая, тропическая. Жалко, сегодня нет ярмарки, а то можно было бы покататься на расписной лошади по кругу.

Вниз по дороге прогрохотала повозка. Не переставая петь, Джулиус запрыгнул в нее и уселся на краю, свесив ноги. Он триумфально помахал рукой зевающим и трущим глаза мальчишкам, которые так и остались стоять на дороге.

Ах, эти запахи Алжира! Глубокий мох у стволов деревьев, мясистые листья, бутоны цветов – в воздухе разливались тысячи пьянящих, будоражащих душу ароматов. Повозка увозила Джулиуса вниз, к порту. До слуха уже доносился неизменный шум Касбы[24]: гул голосов, напевы без определенной мелодии, стук барабанов.

Здесь пахло не так, как в верхнем квартале города, а по-другому: маленькими темными улочками, пряностями, амброй, хной, что красивым узором покрывала женскую ножку, выглядывающую из-под шелкового одеяния, табачным дымком.

Джулиус спрыгнул с повозки, которая вскоре скрылась из виду где-то у пристани.

Он направился к дому торговца коврами Ахмеда и по расшатанным ступенькам поднялся в танцевальный зал на втором этаже. Там было полно народу, и Джулиусу пришлось протиснуться между двумя согбенными старичками, чтобы хоть что-то увидеть. Те сердито пихали его плечами, возмущаясь, что какой-то мальчишка лезет вперед старших.

Присев на корточки, Джулиус во все глаза смотрел на происходящее вокруг. В зале непрерывно звучала простая монотонная музыка, будто кто-то мерно ударял палкой по жестяному чайнику.

Воздух был душным – дыхание толпы смешивалось с табачным дымом и резким запахом потных смуглых тел.