Путь к женщине (сборник)

   -- Дд-да-а... Сейчас есть многие из рабочих, которые так наловчились говорить, столько всего понахватались, такое необыкновенное получили развитие ума, что за ними не угоняется ни один инженер... Иного слушаешь и глазам своим не веришь, что это говорит наш брат, рабочий... Слушаешь и думаешь: и откуда он все это знает, и откуда у него берутся такие подходящие слова?.. А вот я, наоборот, двух слов как следует слепить не могу, сколько ни стараюсь... Охота выступать на собраниях есть большая, даже очень большая, прямо зудит и зудит, а выступишь -- ничего не выходит... Или стыдно громко произносить слова при публике и от этого память враз отшибает, или просто голова сама по себе от рождения слабая, не может держать никаких мыслей, -- не знаю, не знаю... Но только сам говорю на собрании, а сам вдруг ка-ак позабуду, о чем это я людям проповедую!.. Позабуду и вдруг замолчу... Стою это на освещенной сцене, для развязности одну руку на тот рояль кладу, стою, напираю одним боком изо всей силы на рояль, так что ребра трещат, смотрю прямо в партер, на всю публику, на не­сколько тысяч человек, и все время молчу, как дурак, и каждую секунду желаю себе скоропостижной смерти... А публика!.. А публике нашей только этого и подавай!.. Она -- смеется!.. Она -- хохочет!.. Она -- радуется, что я провалился!.. Она -- хлопает в ладоши, стучит в пол ногами, ломает мебель руками, кричит с мест вся, как бешеная!.. Кричат: "Нет, нет, товарищ Прыгалов, ты хотя и в годах, с хорошей лысиной, а выступать за оратора все-таки еще не умеешь, поди раньше поучись!.." Ну и, помолчав под общий хохот минут пять или больше, в конце концов, понятно, уходишь, спускаешься со сцены вон по той ле­сенке вниз, обратно сюда, в партер, идешь через весь зал, сам себе на ноги наступаешь -- то на одну, то на другую, вот-вот брякнешься мордой в пол, а тут еще это проклятое электриче­ство лезет во все глаза со всех сторон -- слева, справа, сверху, из-под низу, окончательно ослепляет, потом, порядочно проблуждав по хохочущему золу таким чучелом, находишь наконец в рядах свое место, занятое галошами и пальтом, садишься и сидишь, как насквозь проплеванный... Брр! Даже вспоминать про это как-то нехорошо, конфузно... И уже сколько раз со мной так было, сколько раз!.. А все опять тянет идти выступать, все тянет... Есть, есть такая неизвестная сила в человеке... Вот, кажется, сейчас опять пойду, запишусь... Нет никакой возмож­ности удержаться... Или лучше немного переждать, пока круп­ные ораторы -- политические -- пройдут и на эстраду хлынет разная мелочь с жалобами на муку, на крупу, на семейный вопрос?..

IV

  -- Говорит Догадин!.. Готовится Слухов!

   -- Товарищи! Одиннадцать лет прожили мы и проработа­ли так, без ничего, без никакой самокритики, вроде вслепую, молчком, и наконец на двенадцатом году заговорили... И как заговорили! Хорошо заговорили, отлично заговорили, крепко, по-хозяйски! Товарищи, правильно я говорю?.. Сердце радуется, глядя, как наши рабочие за каждым разом говорят все лучше, все длиньше. Взять это сегодняшнее наше собрание -- вот так сидел бы тут все время и слушал! Успехи на этом фронту достигнуты нами большие, очень большие! А ведь это, товарищи, только еще начало, первый год! Что же будет дальше, годков так через пяток, десяток! Вот почему, товарищи, мы должны старать­ся, чтобы эта самая самокритика оставалась за нами, за рабо­чими, надолго, навсегда! И следить за этим надо сегодня же поручить нашим высшим профорганам! Прошу занесть это по­желание в резолюцию... А теперь перейду к самому делу. Товарищи! Как вам хорошо известно, все советские фабрики и заводы управляются, во-первых, дирекцией, куда входят хозяй­ственники и прочая высшая администрация; во-вторых, инже­нерно-технической секцией, с высшим, средним и низшим техперсоналом; и в-третьих, нами, рядовой рабочей массой, спло­ченной вокруг своих профсоюзов. Товарищи, правильно я гово­рю?.. И в настоящее время все эти три живые силы наших заводов имеются тут налицо. Две из них уже полностью выска­зались: хозяйственники и инженера. Высказывается третья, пос­ледняя, -- мы!..

  -- Товарищ Догадин, а почему же мы последняя? Почему не наоборот: мы, рабочие, первая, а они, администрация и техперсонал, последняя? А то нам даже обидно: мы и до рево­люции были последние, мы и после революции оказываемся последними!

  -- Нет, нет, тут, товарищи, у нас не об этом, кто первые, кто последние! Тут у нас только об том, как нам получше провесть ношу рабочую самокритику, как пофактичнее разобрать док­лады наших директоров заводов и начальников цехов! Товари­щи, правильно я говорю?..

  -- Правильно, правильно! Продолжай, не слушай его, это он так, как всегда, бузит!