В итоге ездовая химера, на которой Гельд, Хасси и молодой (увы, с отбытием двух умертвий в Степь возможность выбора членов княжеской свиты изрядно сузилась. Кстати, ради такого дела плащ ему заменили) должны были добраться до Больших Ослов, отправилась в путь часа за три до рассвета. Шустро перебирая лапами, внешне несуразное творение некроманта двигалось знакомой (как лич однажды выяснил, даже частичное использование в качестве исходного материала человеческих черепов и позвоночников значительно повышает разумность изделий) дорогой. На его спине, устроившись со всеми возможными удобствами, о чём-то размышлял Гельд, позади него привычно подрёмывал Хассрат, а самым последним, на всякий случай придерживая оборотня за пояс, чтобы не свалился во сне, глазел по сторонам молодой, так до сих пор и не получивший имени…
Шестьдесят лет. Много это или не много? И от чего зависит, много или нет? От расы? Безусловно. Для эльфов шесть десятков вёсен — это ещё даже не совершеннолетие (правда, тёмным эльфам такой пустяк не мешает пускаться во все тяжкие, вроде заговоров, покушений и тому подобного. По слухам). Для дварфов, живущих не меньше — уже мужчина, но ещё слишком молодой, чтобы иметь голос в присутствии старших (если, конечно, не спросят). Шестидесятилетний орк — воин в расцвете сил. Гоблин в этом возрасте — уже глубокий старик (хотя, болтают, их шаманы могут и по несколько сотен лет жить), которого в особо голодный год могут и в котёл сунуть (но только в особо голодный, а не как молва утверждает). Кобольды… Кто хоть что-нибудь знает о кобольдах, кроме того, что они существуют, обитают в совсем уж глубоких пещерах и рудознатцы получше дварфов? С ними даже торгуют, не встречаясь лично. Приносят на место обмена то, что хотят продать, а на следующее утро забирают плату. И ни поторговаться, ни поспорить. А ещё — тролли, великаны, оборотни, разные полукровки…
И хумансы. Самая многочисленная раса. И с точки зрения остальных — самая непонятная.
Но как бы ни отличались расы друг от друга, есть в них одно общее — не определить истинный возраст стоящего перед тобой, не заглянув ему в глаза. Если, конечно, умеешь видеть…
Глаза шестидесятилетнего барона, встретившего князя во дворе замка (ворота начали открывать, едва только завидели на дороге отряд нежити), больше подошли бы древнему старцу, уставшему от жизни и ждущему лишь дня, когда же она наконец закончится — пустота, безразличие… Только в самой глубине едва заметная искорка, которая, впрочем, довольно быстро разгорелась в маленький огонёк. Огонёк надежды.
«Не ждал, — понял Гельд. — Думал, не приеду». Внимательно оглядев барона — ссутулившиеся плечи, седину, которая в прошлую встречу была не такой обильной, трясущиеся руки — лич решил, что после сыновей (раз уж приехал, почему сразу не посмотреть и второго, гм, охотника?) займётся отцом. Рановато ему умирать, рановато. Даже для хумансов шесть десятков ещё не предел. Далеко не предел.
— Раненый? — ответив кивком на приветствие хозяина замка, поинтересовался немёртвый.
— Да-да…
Несколько раз тряхнув головой, Кайгар развернулся и направился в донжон, показывая дорогу. За ним двинулся Гельд, а следом, нагруженный двумя большими кожаными сумками, снятыми Хассратом с вьючной химеры, молодой. Сам оборотень остался с сопровождающей нежитью и с помощью умертвия принялся отцеплять от второй вьючной химеры гонца, закутанного в одеяла и привязанного к двум жердям — третьего сына барона после нескольких безуспешных попыток разбудить в конце концов повезли спящим, подкрепив сон от усталости заклинанием (свою работу юнец выполнил и имел право на отдых).