— Будет дождь, да, мама?
— спрашивает юная ромка.У нее прямые брови, острый подбородок и веселый быстрый взгляд. На шее — красные бусы из сушеных ягод. Похожа ли я на нее? Не знаю. Она — человек, а я…
— Глупая ты, Ратори! — ворчит женщина.
Она сгорбилась, потолстела и постарела; в черных волосах пробилась седина, на лице появились морщины, а на руках — старческие пятна. Такой я и помнила ее — не хватало только шали, вечной черной шали в крупных цветах, и трубки из вишневого дерева.
Но все это только маска; и, глядя сквозь нее, я ясно вижу прежнюю владычицу с лунным венцом на челе. Фэйри не способны меняться, особенно фэйри из Высочайшего Дома.
И глаза у нее все те же — зеленые, как весенняя трава.
— Глупая ты, Ратори! — звучат слова, сказанные двадцать лет назад. — Не облака это, а горы.
Это Даркуцкий кряж.
Это судьба.
…Ах, до чего же хорош молодой князь — так хорош, что и глаз не отвести! В плечах широк, в талии тонок; пальцами, говорят, монетку свернуть может, да сама Ратори не видела, врать не станет! Вот опять скачет по дороге от замка — на гнедом коне, в зеленом кунтуше, а волосы так на солнце и горят!
Все они, Леснивецкие, рыжие — порода такая. Но этот и вовсе огненный. Не смотри, Ратори, отвернись! Не к добру это!
Не отвернулась. Смотрит из-под руки; а князь все ближе. Что он видит оттуда, из седла? Стоит у дороги ромка; волосы черные, кольцами вьются; на шее — ожерелье из ягод, а за ухом — желтый цветок.
Проезжай мимо, ваша милость! Что же ты, красавиц не видел? Или княжон за тебя не сватали? Проезжай!
Не проехал. Остановился. Смотрит сверху вниз. Ох, глаза у девчонки! Ну и глаза! Будто два черных озера в глуши.
— Чья ты, красивая? — спрашивает пан Янош, князь Леснивецкий, воевода даркуцкий.
— Чья? — смеется Ратори. — Отца да матери!
— Яльга! Яльга, чтоб тебя! Да просыпайся уже!
Долго табор стоял у Даркуцких гор. Вот подули с севера холодные ветра, вот уж изморозью прихватило траву в предгорьях; скоро должен был лечь снег, но однажды ночью ромы снялись и ушли на восток.
Князь выслал в погоню своих людей, но люди эти вернулись ни с чем. Табор будто сквозь землю провалился — никто не видел ни ромов, ни их кибиток, ни даже пыли из-под их колес. Никто не видел девушки Ратори, а все, что осталось у князя, — это пригоршня сухого бересклета, нанизанного на суровую нитку.