Путь кенгуренка. Поймайте мне колобуса

Он открыл дверцу кабины, и меня поразила абсолютная, полная тишина. Если бы не слабый плеск воды вокруг поплавков, можно было бы подумать, что ты вдруг оглох. Я даже глотнул несколько раз, решив, что мне заложило уши из-за высоты, до того здесь было тихо. Джим снимал наше прибытие, стоя на берегу в полусотне метров от нас, а мы слышали стрекот камеры совсем отчетливо, как если бы он находился рядом. Безмолвие так подействовало на нас, что мы невольно стали говорить вполголоса; когда же мы приступили к разгрузке, малейший шум казался усиленным во сто крат.

Единственным способом доставить багаж на сушу было тащить его на себе, разувшись и подвернув брюки. Выйти из самолета прямо в воду ледникового озера глубиной почти в полметра – это удовольствие, о котором лично я предпочел бы забыть. Мне и в голову не приходило, что вода может быть настолько холодной, не обращаясь при этом в лед. Мы с Брайеном сделали два захода, пока не перенесли все, и за это время ноги у меня так онемели, что я их абсолютно не чувствовал, словно их отрезали ниже колен. К тому же я уронил один ботинок в озеро, что отнюдь не улучшило моего настроения.

– Послушай-ка, Джерри! – крикнул мне Крис; он стоял позади Джима с видом изможденной ламы. – Ты не мог бы пройти еще разок? По-моему, мы снимали не с той точки.

– Что за вопрос, дружище, конечно могу! – саркастически вымолвил я, свирепо глядя на него и стуча зубами. – Все, что угодно, во имя искусства. Хочешь, разденусь догола и переплыву озеро? Ты только скажи. Сейчас столько новых лекарств повыпускали, говорят, от воспаления легких в два счета вылечивают.

– Только на этот раз пройдись помедленнее, – ухмыльнулся Джим. – Будто тебе это доставляет подлинное наслаждение, понял?

Я показал им кулак, потом мы с Брайеном подняли с земли свою ношу и побрели назад к гидроплану. Наконец Крис остался доволен кадром, и нам было дозволено выйти из воды. Летчик помахал рукой на прощание, захлопнул дверцу кабины, вырулил в конец озера и понесся прямо на нас. Самолет пролетел метрах в двадцати над нами и скрылся в ущелье. Гул мотора звучал все тише, а затем, заглушенный деревьями, и вовсе смолк; нас снова объяла тишина, и долина сразу стала какой-то очень глухой и пустынной.

За озером, как раз напротив того места, где стояли мы со своим багажом, виднелся домик размерами не больше сарая, в котором садовник держит свои инструменты. Домик стоял на опушке леса, где начиналась обрамляющая озеро кайма полевицы.

– Что там такое? – полюбопытствовал Джим.

– Это и есть хижина, – сказал Брайен.

– Как, та самая хижина, в которой нам придется жить? – недоверчиво спросил Джим. – Да там и одному не поместиться, не то что вчетвером.

– Сегодня ночью нас будет семеро, – сказал Брайен. – Не забудьте охотников.

– Да, кстати, где они? – спросил я, потому что хижина выглядела совсем заброшенной и над длинной железной трубой (словно снятой с одной из первых паровых машин) не было видно никакого намека на дым.

– Они где-нибудь в горах, – объяснил Брайен. – Вечером должны вернуться.

Когда мы добрались до хижины и вошли внутрь, нашему взору предстала каморка площадью примерно двенадцать квадратных метров. В ней были две деревянные койки, словно вывезенные из какого-нибудь малоизвестного концентрационного лагеря худшего рода. В одной стене было широкое окно с зеркальным стеклом (неожиданная роскошь), из которого открывался великолепный вид на всю долину, а напротив коек помещался очаг. На первый взгляд казалось, что, когда наш багаж будет внесен внутрь, всем нам, включая охотников, придется спать снаружи. Однако после долгих трудов и споров удалось разместить вещи так, что койки и часть пола остались свободными. Тем не менее было очевидно, что семерым тут, мягко выражаясь, будет крайне тесно. Охотники оставили на столе записку, в которой они приветствовали нас и сообщали, что приготовили растопку и принесли воду, за что мы были им чрезвычайно благодарны. Пока Джим с Крисом возились со своей аппаратурой, мы с Брайеном натянули над очагом веревку, развесили мокрую одежду, развели огонь и поставили чайник.

Небо становилось все чернее, начало смеркаться, над озером заскользили клочья тумана. Мы зажгли лампы и в их мягком желтом свете принялись готовить ужин. Вдруг послышались голоса, – казалось, что говорят за стеной, но когда мы вышли, то в сумерках с трудом различили три фигуры, которые двигались вдоль берега метрах в четырехстах от нас. Мы обменялись приветствиями, потом вернулись в дом, поставили чайник для охотников, и минут через пятнадцать они присоединились к нам.