Путь комет. Молодая Цветаева

В цветаевском очерке «Живое о живом» нет никакого Василия, нет ни взламывания половиц, ни прочего мусора бытовых подробностей. Марина, Сережа и Ася там бегают с ведрами к морю и обратно, но пожар потух, пишет Цветаева, даже не от воды, а от заклятий Макса, «вставшего и с поднятой — воздетой рукой что-то неслышно и раздельно говорящего в огонь. <…> Ничего не сгорело: ни любимые картины Богаевского, ни чудеса со всех сторон света, ни египтянка Таиах, не завилась от пламени ни одна страничка тысячетомной библиотеки. Мир, восстановленный любовью и волей одного человека, уцелел весь… Что наши ведра? Пожар был остановлен — словом…»

В Феодосии Марина напишет свою первую поэму — «Чародей». Ее герой — Эллис, ее ритмы уверенны и заразительны, рифмы свежи, юмор и нежность сплетаются в неразделимое целое.

«Я не знаю женщины, талантливее себя к стихам», — записывает Марина по завершении поэмы. И тут же делает существенную поправку: «Нужно было бы сказать — человека». Еще далее: «Я смело могу сказать, что могла бы писать и писала бы, как Пушкин, если бы не отсутствие плана, группировки, — просто полное неимение драматических способностей… Возьми я вместо Эллиса какого-нибудь исторического героя, вместо дома в Трехпрудном — какой-нибудь терем или дворец, вместо нас с Асей — какую-нибудь Марину Мнишек или Шарлотту Кордэ — и вышла бы вещь, признанная гениальной и прогремевшая бы на всю Россию… “Второй Пушкин” или “первый поэт-женщина” — вот чего я заслуживаю и, может быть, дождусь и при жизни.

Меньшего не надо, меньшее плывет мимо, не задевая ничего».

Так пишет в своей записной книжке Марина Цветаева 4 мая 1914 года.

Ей двадцать один год.

Глава 11

Ася

1

Весной 1914 года в руки Анастасии попалось «Уединенное» Василия Розанова. Она прочла книгу с восторгом, тут же написала письмо автору — и получила от него ответ! «Настя, кто ты? Откуда такой глубокий тон в 19 лет?» — От этих строк в письме старого литератора юная голова просто не могла не закружиться! Тем более что Розанов прислал и второе письмо, в котором сообщал, что считает себя учеником ее отца.

Анастасия и Марина Цветаевы 1905 г.

Теперь и Марина сочла себя вправе написать Василию Васильевичу. Она рассказала ему и об отце и о матери, о последних днях и часах Ивана Владимировича, о себе, о своем муже, о своих стихах — бесценное письмо, ибо от тех давних времен таких обстоятельных цветаевских писем сохранилось не много. Но, может быть, самое замечательное здесь — тональность: счастливый щебет юного существа, уверенного в доброжелательности всего мира. Вот отрывки: «Сейчас так радостно, такое солнце, такой холодный ветер. Я бежала по широкой дороге сада, мимо тоненьких акаций, ветер трепал мои короткие волосы, я чувствовала себя такой легкой, такой свободной… Сережу я люблю бесконечно и навеки. Дочку свою обожаю… Наш брак до того не похож на обычный брак, что я совсем не чувствую себя замужем… За три — или почти три — года совместной жизни — ни одной тени сомнения друг в друге…»

И снова о муже: «Он блестяще одарен, умен, благороден. Душой, манерами, лицом — весь в мать. А мать его была красавицей и героиней…»

В третьем письме тому же адресату она даже решается просить его о заступничестве перед директором феодосийской гимназии, в которой Сергей будет весной сдавать последние свои экзамены. Директор боготворит Розанова, пишет Марина, и вот если бы он получил в подарок «Уединенное»… да словечко, замолвленное за Сережу…

Анастасия и Марина Цветаевы 1911 г.

Увы, теперь уже нельзя узнать достоверно, исполнил ли писатель неожиданную просьбу своей юной корреспондентки… Зато достоверно известно, что еще осенью 1913 года директор получил письмо от Дмитрия Владимировича Цветаева! И эффект был тот самый. Правда, Эфрон готовился к экзаменам на совесть. И все же тему сочинения ему сказали накануне и задачки по тригонометрии он знал заранее! Но все равно он страшно волновался и не верил до последней минуты, что выдержит.

Выдержал! Причем единственным среди всех феодосийцев, сдававших экзамены экстерном!

Сергей Эфрон в феодосийской больнице. 1914 г.

Сергей Эфрон. Феодосия. 1914 (?) г.

Марина влюбленно описывает в дневнике внешность мужа: «Красавец. Громадный рост; стройная, хрупкая фигура; руки со старинной гравюры; длинное, узкое, ярко-бледное лицо, на котором горят и сияют огромные глаза… и зеленые, и серые, и синие… Лицо единственное и незабвенное под волной темных, с темно-золотым отливом, пышных густых волос. Я не сказала о крутом, высоком, ослепительно-белом лбе, в котором сосредоточились весь ум и все благородство мира, как в глазах — вся грусть. А этот голос — глубокий, мягкий, нежный, этот голос, сразу покоряющий всех. А смех его — такой светлый, детский, неотразимый… А жесты принца!»