Путь комет. Молодая Цветаева

Шумным успехом Бердяев пользовался в Московском университете — в 1920 году он читал там лекции по философии истории и философии религии, а также вел семинар о Достоевском. На публичные его лекции, хотя о них не сообщали газеты, невозможно было попасть; он вспоминал, как однажды сам с трудом пробрался сквозь запруженную народом лестницу в зал, где должен был читать доклад о книге Освальда Шпенглера «Закат Европы». По словам Бердяева, ни до, ни после того он не видел больше аудитории слушателей, так жадно ловивших каждое его слово.

Приехавший в те месяцы в революционную столицу немецкий журналист Пауль Шеффер восторженно говорил Сабашниковой: «Вы не представляете себе, в какой духовной роскоши вы живете здесь в Москве! Эта разносторонность и активность интересов на Западе больше не существует…»

Душевная боль и тяжкое одиночество душат Марину.

В феврале и марте 1920 года не написано ни одного стихотворения — при том, что творчество всегда было для нее спасительной соломинкой. Она нуждается в живом сочувствии; ей необходим хоть кто-нибудь, кому она могла бы уткнуться в плечо со своей бедой, кто-нибудь, кому она была бы нужна. Знакомых множество, но не исчезает ощущение безысходной заброшенности, людной пустоши, — так скажет она об этом в письме к сестре Асе.

2

В мае в Москву приезжает Александр Блок. Четыре года назад Марина горевала, что не увидела его в Петрограде. Теперь вместе с Верой Звягинцевой она идет 9 мая на вечер поэта в Политехнический музей.

И — случай! — она оказывается в толпе у входа, совсем рядом с ним. Видит его впалый висок, худое желтое лицо, ледяные глаза и слипшиеся короткие волосы — все, что сохранилось от некогда высокой пышной шевелюры. На секунду появляется искушение — самой передать приготовленный синий конверт со стихами, написанными ему еще в 1916 году. Конверт в кармане — руку протянуть… Не решилась! Конверт будет передан в этот вечер поэту через кого-то из знакомых.

Уже из зала Марина увидела, как синий конверт был положен на стол перед Блоком; тот взял его и убрал в нагрудный карман: «так близко от сердца, в котором я никогда не буду», — запишет она вечером в свою тетрадку.

За окнами Политехнического время от времени рвались какие-то снаряды, так что падали стекла из окон зала. Поэт постоянно забывал строки стихов, слушатели ему подсказывали.

Ей казалось, что стихи он читал именно ей.

— Прощай, возьми еще колечко…

Глуховатый его голос и предельно простая манера чтения поразили ее. Ни тени улыбки! «Боюсь, что скоро умрет, нельзя так — без радости!» — записала она вечером. Ах, пусть хоть немой, слепой и глухой — если бы он был с ней! И кажется, чего проще — подойти… «Но обещай мне за это всю любовь Блока — не подойду…» — читаем в той записи.

Александр Блок

Фото

М. С. Наппельбаума. 1921 г.

Второй раз Блок выступает через четыре дня на Поварской, во Дворце искусств. Здесь происходит нечто, что Марина в записной книжке назовет мистическим. Все собравшиеся настойчиво требовали от Блока чтения его поэмы «Двенадцать».

Поэт отговаривался — не помнит наизусть. Тогда стали требовать «Незнакомку». Марина записывает:

«У меня на губах: “Седое утро!” Зала: “Двенадцать! Незнакомку!” Я, молча: “Седое утро!” Зала: “Незнакомку! Незнакомку!” Я, окаменев: “Седое утро!” Блок: “Седое утро”!»

Во время перерыва, за кулисами, художник Милиоти подведет к поэту трогательную, большеглазую семилетнюю Алю. Сделав изящный реверанс, девочка передаст ему еще один конверт. Можно предположить, что теперь в нем лежит стихотворение, написанное только что, после выступления Блока в Политехническом, прямо датированное: «26 апреля 1920 года».

Какой живой портрет в этом цветаевском поэтическом отклике, какое сопереживание — и абсолютный слух!

…И вдоль виска — потерянным перстом —Всё водит, водит… И еще о том,Какие дни нас ждут, как Бог обманет,Как станешь солнце звать — и как не встанет…Так, узником с собой наедине,(Или ребенок говорит во сне?)Предстало нам — всей площади широкой! —Святое сердце Александра Блока.

Блок принимает от Али конверт улыбаясь.

Автограф стихотворения Цветаевой «Блоку». 1920 г.

Но проходит день, другой… И никакого отклика. Наверное, Марина все же втайне на него надеялась: стихи были подписаны. И при других обстоятельствах…

Трудно было, впрочем, не заметить, в каком состоянии находился Блок во все время его приезда в столицу. Он не просто утомлен, он почти болен, ему явно не до встреч и новых знакомств; видно было, что выступал он через силу…

Но и Марине настолько душевно тяжело, что впору уцепиться за соломинку.

3