Путь королей

Осколочный доспех — вещь священная. Неужели князь и впрямь копал с его помощью… уборную?! Напряжение так глубоко на него повлияло? Боится Великих бурь. Делается все трусливее. Отказывается от дуэлей и не защищает себя от нападок. Боится сражаться, хочет, чтобы война закончилась.

И возможно, пытался убить короля.

В конце концов Телеб решил, что так глазеть на князя недопустимо, и отправил людей по местам. Рабочих он тоже прогнал, в соответствии с приказом Далинара велел им посидеть в тенечке, предаваясь «беззаботной беседе». Кто-то другой отдал бы такое указание с улыбкой, но Телеб был серьезен, как камень.

И Далинар продолжал работать. Он сам одобрил план работ и знал, где должна закончиться траншея для уборной — длинная, с уклоном. Потом ее накроют промасленными и просмоленными досками во избежание распространения запаха. Саму уборную построят в той части, что повыше, а содержимое будут при помощи духозаклинателя обращать в дым раз в несколько месяцев.

Работать в одиночестве было еще лучше, чем просто работать. Он сам разбивал камни, нанося удар за ударом. Словно ожили барабаны паршенди, что звучали в тот давно минувший день. Князь все еще слышал ту музыку, и его трясло.

«Прости меня, брат».

Он говорил с ревнителями о своих видениях. Они предположили, что причина, скорее всего, в переизбытке дел, которыми великий князь Холин нагрузил свой разум.

У него не было причин верить в правдивость видений. Следуя им, он не просто проигнорировал маневры Садеаса, но опасно истощил собственные ресурсы. Его репутация находилась на грани краха. Великий князь мог увлечь за собой весь Дом.

И это самый важный повод для отречения. Если он продолжит, его действия вполне могут привести к гибели Адолина, Ренарина и Элокара. Собственной жизнью ради идеалов можно рискнуть, но как быть с жизнями сыновей?

Осколки камня летели во все стороны, рикошетили от доспеха. Далинар начал уставать. Доспех не делал работу за него — он увеличивал силу, но каждый удар молота приходилось выполнять самому. Его пальцы онемели от неустанной вибрации в рукояти. Князь почти принял решение. Его разум был чист и спокоен.

Он снова замахнулся молотом.

— Разве клинком было бы не сподручнее? — сухо поинтересовался женский голос.

Далинар застыл, боек молота уперся в битый камень. Он повернулся и увидел, что на краю траншеи стоит Навани, в платье синего и тускло-красного цвета. На ее волосах с легкой сединой играют блики от солнца, которое почему-то зависло над самым горизонтом. Рядом с ней застыли две молодые женщины — не ее ученицы, но «одолженные» у других светлоглазых дам из лагеря.

Навани скрестила руки на груди; солнечный свет сиял нимбом над ее головой. Далинар нерешительно поднял руку в латной перчатке, чтобы защитить глаза от солнца:

— Матана?

— Я про камень. — Навани кивнула на траншею. — Не стану утверждать, будто хорошо в этом разбираюсь; лупить по всяким штукам — мужское искусство. Но разве в твоем распоряжении нет меча, которому камень, как говорится, что гердазийцу — Великая буря?

Далинар перевел взгляд на камни и снова ударил по ним молотом, вызвав радостный треск.

— Клинки-осколки режут слишком хорошо.

— Любопытно. Изо всех сил постараюсь притвориться, что в этой фразе был смысл. Кстати, ты когда-нибудь задумывался о том, что большинство мужских искусств связаны с разрушением, в то время как женские — с созиданием?

Далинар снова замахнулся. Бабах! Просто потрясающе, до чего легко было разговаривать с Навани, не глядя на нее.

— Я действительно использую клинок, чтобы вырезать боковины и среднюю часть. Но мне все равно приходится дробить камни. Ты когда-нибудь пробовала поднять кусок скалы, которую рассекли осколочным клинком?

— Нет, не доводилось.

— Это нелегко. — Бабах! — Клинок оставляет очень тонкий разрез. Камни тесно прижимаются друг к другу. Ни схватить, ни сдвинуть. — Бабах! — Это гораздо сложнее, чем кажется. — Бабах! — Так куда лучше.

Навани стряхнула с платья кусочки камня:

— И грязи гораздо больше, как я погляжу.

Бабах!

— Ну, так ты собираешься извиниться? — спросила она.

— За что?

— За то, что пропустил нашу встречу.

Далинар замер с занесенным молотом. Он совсем забыл, что на пиру сразу же после ее возвращения согласился, чтобы Навани сегодня ему почитала. Князь не сказал своим письмоводительницам о встрече. Он страшно расстроился — ведь еще сам недавно гневался на Танадаля за отмену встречи, но тот хотя бы послал гонца.

Навани стояла, скрестив руки, спрятав защищенную руку, и ее облегающее платье словно полыхало в лучах солнца. На губах играла тень улыбки. Он ее подвел и теперь, будучи человеком чести, оказался в ее власти.

— Искренне сожалею, — сказал князь. — Мне пришлось обдумывать кое-какие сложные вопросы, но это не извиняет то, что я забыл о встрече.

— Знаю. Я поразмыслю над тем, как тебе расплатиться за этот промах. А сейчас должна сообщить, что одно из твоих дальперьев мигает.

— Что? Которое?

— Твои письмоводительницы говорят — то, что связано с моей дочерью.