Путь королей

— О, если кого и можно назвать истинным мастером карандаша, то как раз его. И все же… не то чтобы я сомневался в ваших словах, светлость, но я заинтригован: как мог Дандос обучать вас искусству рисунка, если — насколько я помню — он вот уже триста лет страдает весьма серьезным и неизлечимым недугом, именуемым смерть?

Шаллан покраснела:

— У моего отца была книга с его наставлениями.

— И вы научились этому, — сказал Кабзал, беря ее набросок Ясны, — по книге.

— Э-э-э… ну да.

Жрец перевел взгляд на рисунок:

— Надо бы мне побольше читать.

Шаллан невольно рассмеялась и запечатлела образ ревнителя: вот он со смесью восхищения и растерянности на лице изучает рисунок, одним пальцем потирая щетину на подбородке.

Он любезно улыбнулся и положил набросок на стол:

— У вас есть лак?

— Да, — сказала она и достала из сумки пузатый флакон с распылителем, похожий на те, в каких обычно держат духи.

Он взял маленькую бутылочку, открутил заглушку в передней части, хорошенько встряхнул и опробовал лак на тыльной стороне ладони. Удовлетворенно кивнул и потянулся к наброску:

— Непозволительно было бы смазать такую работу.

— Я сама могу залакировать. Не стоит вам утруждаться.

— Это не труд; это честь. Кроме того, я же ревнитель. Мы места себе не находим, если нам не удается заниматься той работой, которую люди могли бы сделать и сами. Я это делаю ради собственного удовольствия.

Он начал наносить лак, аккуратно прыская на страницу.

Девушка едва сдерживалась, чтобы не выхватить набросок. К счастью, ревнитель действовал осторожно, и лак лег ровно. Он явно делал это не впервые.

— Вы из Йа-Кеведа, видимо? — спросил брат Кабзал.

— Волосы подсказали? — Шаллан подняла руку к красным волосам. — Или акцент?

— То, как вы относитесь к ревнителям. Веденская церковь, без преувеличения, самая ревностная хранительница традиций. Я дважды бывал в вашей милой стране; хоть кухня пришлась по нраву моему желудку, то, как вы кланяетесь и заискиваете перед ревнителями, вызывало у меня неловкость.

— Возможно, стоило пару раз станцевать на столе.

— Я об этом думал. Но мои братья и сестры из вашей страны, скорее всего, упали бы замертво от стыда. Не хотелось бы иметь такое на своей совести. Всемогущий недобр с теми, кто убивает его священников.

— Думаю, он не одобряет убийства как таковые, — ответила она, по-прежнему наблюдая, как он наносит лак. Странно было видеть, что кто-то другой трудится над ее рисунками.

— И что светлость Ясна думает о ваших способностях? — спросил он, не прерываясь.

— Сомневаюсь, что ей есть до этого дело, — сказала Шаллан и скривилась, вспомнив их разговор. — Похоже, она не великий ценитель изобразительных искусств.

— Наслышан. Увы, это один из ее немногих недостатков.

— А другая маленькая проблема заключается в том, что она еретичка?

— Именно, — с улыбкой согласился Кабзал. — Должен признаться, входя сюда, я ждал безразличия, а не почтения. Как же вы сделались частью ее свиты?

Шаллан вздрогнула, впервые сообразив, что брат Кабзал принял ее за одну из секретарш светледи Холин. Возможно, за ученицу.

— Вот зараза… — пробормотала она.

— Гм?

— Брат Кабзал, кажется, я невольно ввела вас в заблуждение. Я никак не связана со светлостью Холин. Пока, по крайней мере. Я пыталась убедить ее взять меня в ученицы.

— А-а, — сказал он, завершая лакировку.

— Простите.

— За что? Вы не сделали ничего плохого. — Он подул на рисунок и перевернул, показывая ей. Лакировка была безупречной, ни единого потека. — Дитя, вы не окажете мне услугу? — Жрец отложил лист.

— Что угодно.

Он вскинул бровь, услышав это.

— В рамках здравого смысла, — прибавила она.

— И кто же установит эти рамки?

— Видимо, я.

— Какая жалость. — Кабзал поднялся. — Тогда я ограничу себя сам. Не могли бы вы сообщить светлости Ясне, что я заходил ее проведать?

— Она вас знает?

Что общего могло быть у гердазийского ревнителя с Ясной, убежденной безбожницей?

— О, я бы так не сказал. Но надеюсь, она помнит мое имя, поскольку я уже несколько раз просил об аудиенции.

Шаллан кивнула, вставая:

— Полагаю, вы хотите обратить ее в истинную веру?

— Она представляет собой уникальный вызов. Не думаю, что я смогу жить спокойно, если хотя бы не попытаюсь ее переубедить.

— Хотелось бы, чтобы вы жили спокойно, — заметила Шаллан, — ибо в ином случае может возобладать ваша противная привычка почти убивать священнослужителей.

— Всенепременно. И думаю, личное сообщение от вас может помочь там, где письма остались без ответа.

— Я… сомневаюсь.

— Что ж, если она откажет, это всего лишь будет означать, что я вернусь. — Он улыбнулся. — И тогда, надеюсь, мы опять встретимся. Так что я очень жду.

— Как и я. И простите еще раз за недопонимание.

— Светлость! Я вас умоляю, не берите на себя ответственность за мои предположения.

Она улыбнулась:

— Я не посмею взять на себя ответственность за вас, о чем бы ни шла речь, брат Кабзал. Но мне все же неловко.

— Это пройдет, — заверил он, и синие глаза блеснули. — Но я постараюсь сделать так, чтобы вы почувствовали себя наилучшим образом. Есть ли что-то, что вы любите? Я хочу сказать, помимо ревнителей и рисования потрясающих картин?