Путь между

— Уже послали, — до крови в ладонях сжал кулаки Каст, губу закусил. — За эльфами. Сразу, еще до Башни. Гномы — народ предусмотрительный. Оставьте, дети. Не успеть им. Не доскакать, не долететь. Зона между нами, Зона крылья ломает, с пути сбивает…

Они продежурили у постели умирающего до тех пор, пока не проснулись Сердитый гном и Токли, вытолкавшие их без всяких церемоний. Хозяйка Тренни силой запихала в них какую-то еду, вкуса которой король так и не сумел распознать. Шут забился под одеяло и уткнулся носом в травник, выпадая из печальных будней. Денхольм такой возможности не имел, а сон бежал от него столь старательно, будто Йоххи был источником всех его бед и теперь боялся праведного гнева.

Король бесцельно бродил по коридорам, мыкаясь из угла в угол, и его спор с Судьбой казался ему выходкой капризного ребенка, сделавшего гадость назло наставлениям всезнающих взрослых.

Эйви-Эйви умирал. Все равно умирал, притом столь медленной и мучительной смертью, что волосы шевелились на голове. А ведь он мог оборвать его страдания одним движением руки. Глупец! Трус малодушный! Друг просил его о смерти, а он не пожелал измарать рук!..

— Все правильно, Денни, — шептали покрытые спекшимися корками губы, — все верно. Кто-то же должен добить старую клячу…

Но прохладные руки Йоссы коснулись воспаленного лба, унося в далекое прошлое, туда, где был жив нахальный проводник, пропивавший последние гроши по трактирам. И Ее помощница, Память, провела его по Пути, лигу за лигой, вновь заставляя плакать и смеяться, жадно ловить щербатую улыбку, возмущенно фыркать в ответ на претензии…

Вновь шагал впереди Эй-Эй, неторопливо и ровно, но так, что и бегом не обогнать. Вновь нападали воркхи, вновь принимал фиолетовый посох удар десяти разбойничьих мечей. Скалилась пропасть, ползла по стене черная тень…

Один лишь раз он пожал руку своему проводнику, и ладонь до сих пор хранила тепло и силу того краткого мига единства. Чем же ты стал дорог ему, бродяга?! Настолько дорог, что сердце теперь рвется от воспоминаний, а горло раздирают рыдания?!

Очнувшись, Денхольм не сразу понял, куда завели его своевольные ноги. А осознав, дал волю слезам. Он стоял в одном из Срединных залов, коленопреклоненный, — перед мозаичным городом, порожденным фантазией Эйви-Эйви.

И взгляд впивался в дома и пашни, в сады и озеро, душа купалась в покое и тихой радости, что переполняли холодный камень. Он вдруг понял, ЗАЧЕМ проводник сотворил свое панно. И ЗАЧЕМ подписал работу.

Пока Эй-Эй был с ними, пока в любую минуту можно было перекинуться с ним парой слов, — кто мог услышать голос, отраженный от бесценной мозаики?! Как же он не почувствовал раньше, что картина говорит? Говорит с неподражаемыми насмешливо-ехидными интонациями? Что она поет?!

Город из видения впитывал его горести и скорбь, оставляя отрешенность. И взамен укоренялся в истерзанном сердце, и душа обретала желание жить, рождаясь заново…

— Да, я не замечал этого раньше, — выдохнул кто-то за спиной короля, и, чуть обернувшись, он признал Сердитого Гнома. — «Эаркаст» — не подпись. Это название…

— Как он?

— Все так же. Пойдем со мной, Хольмер, я хочу показать тебе кое-что…

Король безропотно последовал за Торни, часто оглядываясь до тех пор, пока очередной проход не скрыл от него зал и город.

По дороге к ним присоединился Санди и сокрушенно поведал, что настырная девочка Токли выдрала у него травник и велела идти в Срединный ярус.

— Я просил Старейшин, и они позволили провести вас в Зал Изваяний. При условии, что мы обойдем Предел Пресветлой Статуи, — буркнул гном и замолчал столь основательно, что даже шут не решился приставать с расспросами.

Они шли галереями и переходами, подчас сгибаясь в три погибели. Все диковинки подземного мира потеряли для них свою остроту и прелесть, и было непонятно, для чего он им нужен, Зал Изваяний.

— В зале хранятся работы, не нашедшие места в Горе, но одобренные Старейшинами и Мастерами, — словно прочитав их мысли, пояснил гном. — Потерпите немного, мы уже пришли.

Вскоре он толкнул тугую дверь, и друзья оказались среди настоящих зарослей всевозможных статуй. Гномы и эльфы, драконы и люди провожали их застывшими каменными глазами, росли деревья, возвышались горы…

«Если бы попасть сюда раньше, — думалось королю, — а сейчас что мне до этого хлама!»

Но скука его разбилась, как хрупкий лед под сапогом.

И рука невольно схватилась за бешено заскакавшее сердце.

Потому что Торни наконец привел их.

Потому что увиденное сводило с ума.

Перед ними был склон горы, обрывавшийся пропастью. Синеватые горные вершины, укутанные шапками мягкого снега. И на укромной площадке над ледником стояли четверо.

Один был высок, возвышаясь над остальными на целую голову. Он спокойно смотрел в неведомую даль, и умиротворение читалось на изуродованном страшным шрамом лице.

По обе руки от него стояли двое, одного роста и возраста, молодые, прекрасные телом и душой. В их взорах горел восторг, странно мешавшийся с беспокойством.