Путь между

— Мертвая тишина, — испуганно поглядывая по сторонам, сказал шут, разрывая окровавленную рубаху. — Кто это тебя так, куманек? — растерянно прошептал он. — Семь полос… Неужели?..

— Она самая, — через силу подтвердил Денхольм. — Только во имя Света, не поминай всуе Ее Госпожу…

Теперь он твердо знал, что при имени Той, За Которой Нет Трех, будет бесноваться не хуже брата. Или проводника. Эх, души-душеньки, бесприютные, неприкаянные…

— Хорошо хоть раны неглубокие. — Санди деловито копался в походном мешке. — И рубаха сразу прилипла. Любишь ты приключения подбирать, братец, не живется тебе спокойно!

— Где проводник? — почти растворяясь в холодящем соке целебных листьев, прошептал король.

— Да кто ж его знает! — хмыкнул шут. — Может, спит на сеновале, может, винцом поправляется…

— Ты же сказал, внизу никого нет…

— И то верно… Но что ты всполошился, куманек? Думаешь, он все подстроил?!

— Я теперь такой же, как он, — через силу произнес Денхольм, садясь на постели. — Отмеченный Вешшу. И если плохо мне, ему тоже несладко.

Шут проникся наконец серьезностью момента, без лишних слов помог королю одеться и спуститься вниз. В общей комнате действительно стояла мертвая тишина.

Мертвее и не представить.

Осторожно ступающий Денхольм споткнулся обо что-то мягкое, отдернул ногу и поскользнулся в липкой луже.

— Огня, — с ужасом потребовал он.

Санди нашарил в темноте подсвечник, завозился с огнивом, пытаясь не выпустить из рук метательные ножи. Тонкий слабый луч осветил перевернутые лавки, битые горшки, залитый кровью пол. Прямо под ногами короля лежало чье-то тело с перерезанной глоткой. Денхольм вгляделся: незнакомое смуглое лицо, на вскинутой в тщетной попытке защититься левой руке не хватало трех пальцев.

— Славный удар, — прошептал возникший рядом шут, — хотел бы я посмотреть на оружие, способное совершить такое…

— Может, и посмотришь…

Король перешагнул через тело и, держа меч наготове, продолжил, путь. Трактирщик и мальчишка-прислужник обнаружились за стойкой, придавленные полупустой бочкой вина. Оба были без сознания, но еще дышали, и Санди поспешил вытащить их из-под завала.

— Потом, — прошептал король.

Санди согласно кивнул:

— Если оно будет, это потом.

Второй труп они нашли у порога: еще один чужак искалеченной левой рукой словно собирал обратно вывалившиеся кишки. Правая кисть, сжимавшая меч, валялась неподалеку. Там, где остекленевшими глазами смотрел в звездное небо местный кузнец, обнимавший заточенные вилы. Этот был утыкан арбалетными стрелами. Король осмотрел двор. Всюду кровь вперемешку с дождевыми лужами и следы побоища, но тел больше не видно, ни своих, ни чужих. Короткими перебежками, сторонясь освещенных луною мест и тщательно осматривая темные, они добрались до сеновала.

Пусто.

Только потертый плащ и сиротливо отсвечивающая серебром лютня. Рядом с сараем они нашли еще одно тело. Странный ящер с оскаленной жутковатой пастью смотрел на них подернутыми синеватой дымкой мертвыми зрачками. Раскиданные в стороны короткие когтистые лапы застыли в жесте безграничного удивления жестокостью этого мира. Из горла твари торчал диковинный нож: закругленный наподобие серпа, с короткой костяной ручкой и переплетением нездешних трав по клинку. Достать его из раны и получше осмотреть король не решился.

— Смотри, куманек! — вскрикнул Санди. — Вон там, в канаве!

Так же осторожно, прикрывая друг другу спину, они добрались до сточной канавы. И застыли, боясь поверить.

Эйви-Эйви лежал в нелепой, неуклюжей позе, глядя незрячими глазами в закрытые всем живущим дали. Рубаха залита кровью, посиневшие губы тронуты чуть виноватой улыбкой. Одна рука намертво вцепилась в посох, другая стиснула острый черепок от кувшина…

— Недолго он нас вел, — вздохнул шут. — Пройдоха был, конечно, пьяница, но как пел, паршивец! И как торговался!

— Полегче, Санди, — осадил его король. — Он умер в бою, как подобает воину, он защищался до конца. Похороним его, как хоронят истинных мужчин.

И тут шут закричал. Король перевел взгляд на тело и тоже завопил от суеверного ужаса. Труп проводника моргнул, потом еще раз и еще. Дернулся в тщетной попытке сменить неудобную позу и рухнул обратно в канаву. Санди опомнился первым, склонившись над раненым певцом. И с отвращением отшатнулся:

— Да он пьян, братец! Просто пьян, как свинья!

И словно подтверждая его слова, старик затянул неожиданно тонким и чистым голосом:

— Когда забили колокола… и понесли хоронить короля…

— Не дождешься! — огрызнулся Денхольм, в сердцах дав пьянчуге затрещину. — Заткнись, скотина!

Они вывели из конюшни насмерть перепуганных лошадей и торопливо оседлали, перекинули через седло, подобно тюку, залитого вином Эй-Эя, собрали вещи и понеслись по ночной дороге, постоянно пришпоривая. Темнота, окутавшая просторы полей, внезапно показалась родной, самой уютной в мире. Свежий ветер остужал разгоряченные головы, ночь дышала спокойствием, но остановились они только к рассвету, в священной дубраве Зарга, древнего гномьего Бога, Дающего Убежище. Привязали коней и рухнули, где стояли, сломленные усталостью и страхом.