Путь на Балканы

Гаупт с другими офицерами был расквартирован в так называемом господском доме. Принадлежал он здешнему помещику Сакулину и был, по сути, такой же хатой, как у прочих селян, только побольше и попригляднее. В обычное время там жил управляющий поместьем, а у самого господина Сакулина был дом в городе, откуда он лишь иногда заезжал посмотреть, как идут дела в имении. Половина господского дома была отведена под квартиры офицерам, а вторая стала чем-то вроде импровизированной канцелярии вкупе с кордегардией.

Поручик Венегер, вернувшийся из города в крайне рассеянном расположении духа, терзал струны гитары, что-то мурлыкая себе под нос. А Завадский с Гауптом играли в шахматы.

— Ах, господа, в какую же все-таки дыгу занесло нас! — воскликнул поручик, отставив с досадой в сторону инструмент.

— Что-то случилось, Николай Августович? — удивленно приподнял бровь штабс-капитан.

— Ничего не случилось, говным счетом, ничего! И так с самого нашего пгибытия. Всегда считал Гыбинск ужасно тихим и пговинциальным, а теперь, не повегите, даже скучаю!

— Да уж, раньше вы его не жаловали.

— Пгосто я не был знаком с Бегдичевым! Это же пгосто ужас какой-то, одни сыны Изгаиля кругом. Пгиличного общества — нет! Дам достойных хоть какого-нибудь упоминания — нет! Да что там, богделя погядочного — и того нет!

— Напрасно вы так, — застенчиво улыбнулся Завадский, — я давеча встретил в кондитерской одну премилую особу.

— Могу себе представить! — фыркнул Венегер. — Какая-нибудь Сага Зильбегштейн!

— А вот и нет, прекрасную пани звали Катажиной Новицкой!

— Полячка? Одобгяю, молодой человек, среди них иной газ попадаются такие… огонь! Кстати, я не ослышался, вы пгеодолели пригодную застенчивость и пгедставились?

— Ну что вы, — смутился подпоручик, — я просто слышал, как ее назвал приказчик в лавке.

— О боже! — картинно закатил глаза Венегер. — Сказано «багышня», ну как я мог так хорошо о вас подумать!

— Кстати, Сергей Александрович, вам мат, — объявил Гаупт после очередного хода, — еще партию?

— О, нет, увольте, вы достаточно меня сегодня разгромили.

— А вы, Николай Августович?

— Нет, мон шег, я, ггешным делом, недолюбливаю эту иггу. Есть только две вещи, достойные офицега: кагты и женщины! Женщин, как я уже упоминал, здесь нет, а в карты иггать тоже не с кем… может вольноперов позвать?

— Боюсь, я не могу одобрить подобного.

— Тогда, может быть, вы не станете возгажать, если я завтра навещу наших соседей? Мы гаспишем великолепную пульку!

— Извольте, — пожал плечами штабс-капитан и, накинув на плечи мундир, вышел в смежную комнату. Там, у жарко натопленной печи отогревались только что сменившиеся караульные. Увидев офицера, они вскочили, но Гаупт только помахал рукой, сидите, мол.

— Это хорошо, что вы здесь, Штерн, — обратился он к вольноопределяющемуся, — подойдите, я хотел поговорить с вами.

— Слушаю вас, ваше благородие.

— Что вы можете сказать о Будищеве?

— О Будищеве? Ничего, а отчего вы спрашиваете?

— Так уж и ничего?

— Ну, солдат как солдат…

— Кинувшийся спасать деревенскую девчонку?

— Говоря по правде, господин штабс-капитан…

— Я же говорил вам, что вне строя вы может звать меня по-прежнему.

— …хорошо, Владимир Васильевич, дело в том, что меня это тоже удивило. Человек он не злой, но сентиментальным или добросердечным его назвать трудно. Тем не менее он отправился на ее поиски не задумываясь!

— А вы видели, как он занимается гимнастикой?

— Конечно, как и все. Поначалу его упражнения вызывали всеобщий интерес, но потом все привыкли. Но почему вас это заинтересовало?

— Да так просто. Кстати, знаете, как называется это упражнение, когда человек подтягивается на перекладине, а потом переворачивается через нее?

— Кажется, он называл это подъем-переворот.

— Вот-вот, и практикуют его в германской армии.

— Вы полагаете, он шпион?

— Нет, конечно. Какой военный секрет можно выведать, став солдатом нашего, богом спасаемого сто тридцать восьмого полка?

— Это точно, — улыбнулся Штерн.

— Скажите, а это правда, что он побочный сын Блудова?

— По крайней мере, деревенские, по словам дядюшки, были в этом уверены.

— Что же, это могло бы объяснить многие странности в его поведении. Не чувствуется в нем ни крестьянин, ни бывший дворовый.

— У вас какие-то виды на него?

— Думаю все же перевести его в писари. Терпеть прежнего больше нет никаких сил. Вы же с Лиховцевым от бумажной службы бежите как черт от ладана. Так что, полагаю, легче будет подтянуть правописание у Будищева, нежели добиться способности мыслить от Погорелова.

— Ну, за этим дело не станет.

— Вы, думаете?

— Некоторым образом — знаю! Дело в том, что Лиховцев каждый день занимается с ним и, по-моему, добился немалых успехов.

— А вот это — прекрасная новость! Если этот солдат научится грамотно писать, то лучшего и желать нельзя. Кстати, не пишут ли вам Батовские?

— Вы, вероятно, спрашиваете о Софи?

— И о ней тоже.

— Пишет, но нельзя сказать, чтобы слишком часто.

— А Лиховцеву?

— Еще реже.

— Понимаю, ну что же, будете писать в ответ, кланяйтесь от меня.

— Не премину.