Путь на восток

В кабинете у Сталина шло очередное совещание с военными… У карты, бодро водя указкой, маршал Шапошников сухо-скорбным тоном докладывал об очередных неудачах Красной Армии. Вождь давно заметил манеру доклада не только у военных, но и у гражданских: смягчать и сглаживать провалы и ошибки и выделять достижения. Чем незначительнее они, там ярче, объёмнее стараются преподнести результат, стремятся выпятить итоги. У кого то это получалось явно, топорно; у кого то просто мастерски, изящно, но присутствовало почти у всех. Проще было запомнить у кого этого не было. Не было этого у наркома среднего машиностроения Малышева, отвечающего за выпуск танков и самоходок, но на него уже начали поступать жалобы и докладные… И он сам давал повод к недовольству, заявляя, что без увеличения станочного парка, резко повысить выпуск продукции без брака – невозможно… А вот другие – в том числе и директор Ленинградского Кировского завода, выпускающего танки КВ и самоходки, Зальцман утверждал обратное: не только можно выпускать больше, но и нужно ! И Сталин подумывал о замене Малышева… Обвёл взглядом сидящих генералов и маршалов: насупленный Жуков, которому Вождь, последнее время, не давал никаких поручений; Глядящий на вождя преданными глазами Василевский… Остальные старались не встречаться с Хозяином взглядами, старательно делая вид, что изучают свои записи. Прислушался… Речь Шапошникова звучала оптимистично: остановили наступление… приостановили… задержали на таких то рубежах… Вот оно… Главнокомандующий знал истинную причину этих "задержек" – отсутствие полноценного снабжения немецких войск. А причина этих задержек – неведомый и непонятный ему капитан Марченко, хотя теперь уже майор…

Неслышно вошёл Поскрёбышев; положил перед Сталиным лист бумаги. Шапошников замолчал; остальные посмотрели на Вождя заинтересованно. Сталин прочитал короткое донесение; удивлённо поднял брови и ткнув пальцем в цифру, посмотрел на секретаря. Тот нагнулся к уху Хозяина и прошептал еле слышно:

- Всё правильно – я перепроверил… Сталин кивнул, отпуская секретаря и задумчиво уставился в окно. В кабинете повисла тишина…

…- Ну что, товарищ военфельдшер Романова – поговорим ? – повернулся я к стоящей у порога и осматривавшей мою "берлогу" девушке. Мария оторвалась от изучения штабного салона:

- Давайте поговорим… - настороженно произнесла она.

- Да ты проходи, присаживайся где понравится, а то грохнешься в обморок и что мне тогда делать ? Я ведь медицинского образования не имею… - пошутил усмехнувшись. Романова вскинула подбородок:

- Я в обморок не упаду товарищ майор – я девушка сильная ! – дерзко парировала она мою шутку, но прошла внутрь и присела на стул. М… да… Намучаюсь я с ней, если что… Мадама видимо поняла, что переборщила с гонором и пошла на попятную:

- Вы не подумайте чего плохого товарищ майор. Просто столько всего произошло за последнее время – просто ужас какой то ! А так я девушка смирная и послушная… - улыбнулась лукаво, но тут же поставила ограничение, чтобы не возникло каких-нибудь ненужных и неслужебных мыслей – в разумных пределах, естественно… Покивал, насмешливо глядя в глаза – знаем мы твою послушность… Мария взгляд не отвела – смотрела строго, но настороженно, как и положено красивой девушке, знающей свою цену… Но не знающей мою…

- Слушай внимательно и не перебивай… - начал я – возникшие вопросы задашь, как закончу… Дело в том, что ты – моя жена ! Брови Романовой взлетели в верх в немом вопросе, которого не последовало: раскрыла рот, но сдержалась – уже неплохо…

- Вернее так: ты была моей женой. Не здесь – в другом месте и в другом времени… Мы прожили с тобой недолгую, но счастливую жизнь. Но ты от меня ушла… И вот почему… Я начал рассказывать, невидяще глядя перед собой, переживая снова те далёкие, роковые, счастливые и трагические события моей жизни – той, которая осталась где то там – сам не понимаю где. С самого начала – моего заплыва… Слова, словно холодные капли, негромко, размеренно падали в тишину штабного салона. Я рассказывал и… - жил теми воспоминаниями. Уж не знаю – что было с моим лицом, но когда я закончил, первое, что я услышал сквозь отчуждение – Бедненький… Тряхнул головой, отгоняя воспоминания: ещё не хватало, чтобы меня жалели ! А то получится – как у Пушкина: она его за муки полюбила, а он её за состраданье к ним… Или не у Пушкина – без разницы. Жёстко посмотрел в глаза Марии, стирая всякое сострадание и жалость:

- Только всё, что я тебе рассказал – относится к той Марии – моей ! А ты – лишь её копия; подобие, дубликат… Ты не обижайся… - заметив как нахмурилась Романова, сгладил свои слова – но ты жила здесь, ничего обо мне не зная. Своей жизнью. У тебя могли быть, или есть знакомые, друзья, мужчины. Мария открыла рот, собираясь что то гневно возразить, но я властно прервал её поползновение к этому: