Путь наверх

Так и на этот раз первым делом о новостях заявил видный издали большой транспарант у парадного подъезда заводоуправления. На нем текст Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении Челябинского трубопрокатного завода орденом Ленина.

За успехи в развитии производства, за новую технику, за то, что утерли нос господину Аденауэру… Много заводчан получили ордена и медали, а директор Осадчий и сварщик Падалко стали Героями Социалистического Труда.

Я уже знал, что Игоря Михайловича Усачева нет в Челябинске. Его назначили директором Северского трубного завода в Свердловской области. Поговорить об Усачеве я пошел первым делом к Николаю Падалко домой, застав его там в десять утра, то есть через часок после отработанной им ночной смены.

Падалко редко ложится отдыхать сразу же после рабочей ночи, хотя эта смена все же самая тяжелая и в коротких перерывах всякого клонит в сон. Но к утру вновь приходит состояние активной энергии, и даже дома по инерции хочется что-то делать, найти занятие рукам.

— Вот только после душа у меня почему-то краснеют глаза, — признался он, — и многие думают, что Падалко устал. Тем более что мы на участке бросили клич: «Даешь четыреста двадцать минут чистого, плодотворного труда!»

Он пояснил мне, что это означает такую четкость, собранность, мобилизацию сил, которые каждую минуту делали бы полновесно-трудовой. Это входит в понятие культуры труда, но зависит не только от рабочего, но и от тех, кто организует его труд. Давно пора дать бой всякого рода развинченности, «перекурам», бестолковщине в святое рабочее время.

Партбюро цеха, членом которого является Падалко, одобрило это начинание. С этой же идеей Падалко ездил на Всесоюзное совещание металлургов в Москву и на совещание трубопрокатчиков на Урале, в городе Первоуральске. А оттуда всего час езды и до Северского трубного завода, где ныне директорствует Игорь Михайлович Усачев.

Повидаться со старым товарищем отправилась целая группа ветеранов Челябинского трубного, вместе с Падалко — Гончарук, тоже Герой, мастер печей сварщик Волков.

Игорь Михайлович обрадовался землякам, повел их в кабинет, угостил, показал завод, сам прошелся по всем цехам. Завод старинный, стоит на Урале с демидовских еще времен, со своими традициями, историей, конечно, не чета Челябинскому гиганту, но по-своему интересный, растущий.

— Наш Игорь Михайлович какой-нибудь год там или чуть больше, а люди его уже признали, уважают, мы с рабочими говорили, хвалят, — сказал мне Падалко с чувством искренней гордости за товарища, с которым работал вместе столько лет.

Вот были два футболиста — погодки в заводской команде, вместе гоняли мяч, один к тридцати шести годам стал директором завода, лауреатом, другой по-прежнему рабочий, известный, заслуженный, но все же только рабочий.

Не примеривает ли Падалко свою судьбу к судьбе Усачева с ощущением некоей душевной горечи, с сознанием неисполненных надежд?

Конечно, я не задавал ему таких вопросов. Но все же Падалко заговорил об этом, подталкиваемый, видимо, контрастностью возникшего сопоставления и потребностью выразить свое, должно быть, не раз обдуманное отношение к жизни.

— Вот мой друг Валентин Крючков — он был рабочим, сейчас у нас председатель завкома — ругает меня за то, что не пошел я учиться, — признался Падалко. — Крепко ругает. Я, говорит, заставлю тебя учиться. Мы дружим семьями, частенько собираемся вместе. Сейчас он поступил учиться в заочный институт. И я собираюсь начать. Все правильно. Чего уж тут говорить.

А с другой стороны, — и он произнес это после паузы очень твердо, — я даже горжусь, что называюсь рабочим. Это такое чувство — особое. Отец был рабочим всю жизнь, правда — умер молодым, в сорок лет. Семья — рабочая косточка. Причем я вам скажу — не в должности дело, а как ты ее себе представляешь. Я вот только мастер, а выступал на Всесоюзном совещании и вопрос поставил — о реконструкции, о металле, о том, что замучали нас перевалки, все меняют заказы, хоть бы месяц на одном сортаменте поработать, а то ведь большая перевалка занимает сутки.

…В трубоэлектросварочном, в канун двадцатипятилетия завода, которое почти совпадало с пятидесятилетием Революции, все стены в цеху и пролеты украсились плакатами, стендами с итоговыми цифрами, с памятными фотографиями времен войны, датами пуска цехов, и текущими бюллетенями соревнования.

Рядом с почтовым ящиком: «Для заметок в народный контроль» — висела большая доска с именами тех, кому присвоено звание: «Лучший мастер». Я прочел:

«Июнь 1967 г. — второе место Лутовинов П. П., август — первое место Падалко Н. М.».

Лучший мастер — это такая должность, а точнее сказать, такое звание на заводе, которое надо подтверждать усилиями и энергией каждодневно, из смены в смену, из месяца в месяц, из года в год. Это не так легко. И прав Николай Падалко: такой труд приносит, как главную награду, особое чувство удовлетворения. И сознание важности своего дела. И рабочей гордости.

* * *