Путь, не отмеченный на карте

— По моим расчетам, — глухо говорил он, глядя в огонь, — до аррьергарда осталось совсем немного... Ну, вот через несколько дней доберемся до живых людей...

Но никто ему не отвечал. Даже услужливые прапорщики.

Тогда, словно выжимая из себя застывшие слова, каменно, без воодушевления, без тепла, полковник говорил:

— Наши лишения за правое дело не пропадут даром...

— Кто их будет оценивать, эти лишения?.. Кто и где? — злобно блеснул глазами хорунжий и зачем-то пнул валенком головешку.

— О каком это правом деле толкуете вы, полковник? — отозвался Степанов, и в голосе его зазвучало что-то враждебное.

— Как о каком? — оторопело повторил полковник. — О нашей борьбе с красными... о спасении родины. Я полагаю, что вы сами все это хорошо знаете.

— К чорту!.. — вдруг вскочил на ноги Степанов. — Кому вы эту сказку рассказываете? Здесь, полковник, все свои! Нечего стесняться!... Никакого правого дела! Никакой родины! Мы просто удираем... догоняем остатки армии, которая... спасает свою шкуру!

— Вы с ума сошли?!.. — у полковника побагровели лоб и щеки, и руки затряслись сильнее. — Вы не понимаете, что говорите!..

— Нет, понимаю!.. Я только не боюсь говорить то, о чем думаю...

Хорунжий поднялся и подошел к Степанову:

— Перестаньте... К чему это?..

Степанов снова уселся к костру.

Полковник взволновался. Он не мог успокоиться. Он глядел на прапорщиков, сидевших неподвижно и вслушивающихся в этот внезапно вспыхнувший спор.

— Какие глупости!.. — с почти заискивающей усмешкой сказал он им. — Нужно потерять всякую совесть, чтоб говорить такую чушь... Армия спасает свою шкуру!?.. Какие глупости!..

Золотые угли с тихим звоном распадались на огненные звездочки. Тучи искр взметались в черное небо. Тайга вокруг костра стояла холодная, насторожившаяся и непонятная.

Полковник хотел сказать еще что-то, но у него ныла поясница, а сердце колотилось коротко, скачками.

— Невроз! — подумал он. — Не надо волноваться... вредно...

А потом холодное, неотвязное: «А где же, действительно, эта армия?.. Где же эта цель?..».

11. Волчьи следы.

Дыдырца-тунгус, наконец, увидел тех, за чьим следом он долго шел. Притаясь среди занесенных снегом елей, приказав понимающим собакам лечь и ждать, он издали внимательно разглядел всех пятерых, устало тащившихся по неровным выступам и ямам таежного проселка. Он острым, привыкшим схватывать дали, взглядом полюбовался на их оружие, разглядел их одежду и запомнил их лица. Потом поднял собак и широким легким шагом пошел куда-то в сторону, в безжизненные дебри леса.

Но он знал, куда шел. Скоро беспорядочные заросли тайги остались позади, затем пошел молодой ельник, потом снежная гладь луга или озера. И, наконец, издали, за зубчатой изгородью леса зазвучали отчетливые и звонкие в морозном воздухе звуки: собачий лай.

Позже, когда Дыдырца-тунгус обогрелся у своих друзей в маленькой таежной деревеньке, когда в жарко натопленной избе иссякли все обычные вопросы: об оленях, о здоровьи, о запоздалом выходе белки и о спугнутых, видимо, волками лосях, — он рассказал крестьянам, друзьям своим, о том, что видел. Мужики внимательно расспросили Дыдырцу-тунгуса об этих неизвестных людях, которые идут, минуя жилища, уклоняясь от проторенных дорог, куда-то на север. Мужики долго толковали между собой о слышанном. Они задумались. Зашевелились у них какие-то мысли. И они унесли их поздно ночью в свои избы, и там долго ворочались на лежанках, на полатях: не было сна — и вертелись все обрывки, пока еще неуловимые и смутные обрывки решений.

На утро Дыдырца-тунгус простился со своими друзьями и ушел к своему стойбищу.

В стороне оставался ясный, широкий след. И когда Дыдырца пересекал его, он видел, что к тяжелым, взрыхлившим снег, следам широких валенок прибавились свежие знаки: волчьи следы.

Дыдырца поглядел на них, покрутил головой и пошел своей дорогой: Дыдырца-тунгус не охотился на волков. Дыдырце-тунгусу нечего было делать там, куда шли неизвестные люди.

А из маленькой таежной деревеньки на следующий день, рано утром, еще не зарилось, вышли крадучись охотники. Выходили они из своих изб, оглядываясь, и исчезали в предутренней мгле. И не видели друг друга.

И тогда к волчьим следам прибавились новые — легкие, уверенные охотничьи.

12. Быстрый ход.

Взвиться бы птицей и из-под облаков поглядеть вниз и увидеть: в сердце тайги, попирая зимнюю белую рухлядь ее, идут усталые, хмурые путники. Их пятеро: они вытянулись гуськом и пылит снег из-под разбухшей тяжелой их обуви. За ними по пятам, трусливо прячась, голодный и злой, бредет волк, дальше еще, еще. И догоняя их всех — и этих усталых и хмурых путников, и этих стерегущих, жадных волков, идут, не зная один о другом, охотники, один, другой, еще и еще...

Взвиться бы птицей и сверху громко рассмеяться!..

* * *

Шли в таком порядке: впереди Степанов, за ним хорунжий, потом полковник и уж сзади всех оба прапорщика.