Путь Никколо

Саймон отошел на три шага. Стоя у изножья теплой меховой постели, на которую по-прежнему истошно лаяла его гончая, он положил ладонь на рукоять маленького кинжала, какой разрешалось носить всем чужеземным торговцам для защиты от грабителей. Саймон нагнулся, намереваясь то ли потыкать шкуры острием, то ли, возможно, защититься от кого-то. Но в этом не было никакой нужды. Из-под покрывал показалась растрепанная голова и крепкие мускулистые плечи, едва прикрытые домотканой рубахой.

Саймон узнал этот широкий лоб, эти круглые, как монеты, глаза, совиный нос и щеки с ямочками, а также смиренную обезоруживающую улыбку.

Клаас, подмастерье Шаретти. Клаас, выражение лица которого сейчас нельзя было счесть ни испуганным, ли лукавым, ни покаянным. Скорее, оно понемногу содержало и того, и другого, и третьего. Закрыв глаза, он произнес со вздохом:

— Не отрицаю: я вел себя как невежа, и у меня девичьи манеры, и нет никакого сомнения в том, что я позор для своего отца, кем бы он ни был.

Это лучшая шутка вечера, решили гильдийцы. Они были готовы к скандалу с шотландцами, к судебной тяжбе, к долгим разбирательствам, — и вот перед ними служанка, которая вовсю развлекается с этим здоровенным, вечно улыбающимся болваном Клаасом, который служит у Марианны де Шарети, а сейчас явно нарывается на очередную порку.

Еще большой вопрос, судя по реакции красавчика Саймон: уж не положил ли глаз на девчонку и сам благородный шотландский лорд? Что-то он весь позеленел… И нож блеснул у него в руке, как будто он вознамерился пустить его в ход.

Возможно, недотепа Клаас подумал о том же самом, потому что, внезапно дернувшись, вскочил, выбрался из-под мехов, метнулся мимо собаки и двоих парней, которые стояли и потешались над ним, через проход, вокруг колонны, вверх по ступеням, через весь дом, к выходу во двор. Торговцы и дознаватели из гильдии проводили его громким хохотом, а кто-то дружески хлопнул Меттенея по спине. Только теперь, похоже, вельможный Саймон пришел, наконец, в себя и тоже рассмеялся, сунул кинжал в ножны и подозвал собаку:

— Ну, так чего же мы ждем? Этот подлец заслужил хорошую трепку, и он ее получит!

Остальные вмиг догадались, чего он добивается. Шутка была отменная, — и впрямь не годилось заканчивать ее так быстро. Подмастерье Клаас, великий любовник, забрался очень далеко от своего чердака в доме Шаретти. Самое меньшее, что они могли сделать для оскорбленного Меттенея, которого, тем паче, могли ожидать теперь новые хлопоты, если служанка понесет, — это изловить парня и заставить его пожалеть о содеянном. С воплями и завываниями они устремились прочь из подвала, оставив Меттенея разбираться с девчонкой наедине.

Бедой беглеца, конечно, был запах лисьих и оленьих шкур, и остаточный аромат убитых кроликов. И все же ему нельзя было отказать в изобретательности. Он обогнул площадь святого Иоанна, во мгновение ока миновал миссию английских торговцев, а затем пробежал прямиком через их таверну. Англичанам очень не по вкусу, когда кто-то проливает их пиво, опрокидывает карточные столы и разбрасывает кости… Еще больше они рассвирепели, когда по пятам за беглецом в зал влетела целая толпа, включая и тех, кому совсем ни к чему было видеть, сколь высоки ставки в игре. К этому времени к гончей Саймона присоединилась еще одна собака.

Когда они, наконец, пробились к черному ходу, Клаас уже исчез, но выразительно покачивалась калитка, ведущая на улицу Виноделов, и оба пса истошно лаяли перед ней, поэтому, преследователи распахнули ворота и бросились через двор к двери, которую, любезно, но не слишком осмотрительно отворил им приземистый лысый господин в просторных одеждах, — слишком просторных, и как раз на высоте собачьих зубов…

Никто не стал его утешать. Не прислушиваясь к предостережениям более осведомленных спутников, торговцы и дознаватели протолкались мимо, вслед за Саймоном. Из коридора они попали в гостиную, а затем в целый лабиринт комнатенок, где, словно в раю, не было ничего, кроме белых облаков и розовых ангельских тел. Здесь обнаружились еще несколько членов торговой гильдии, повитуха, несколько городских советников, глава канцелярии, настоятель собора, две монашенки и отливщик колоколов с мышцами, словно якорные цепи.

В облаках пара не было видно никакого подмастерья, да, впрочем, никто его пока и не искал. Двоим преследователям не повезло оступиться на скользких плитах, и они рухнули прямо в купальню, оглушенные жарой, шумом и визгом завсегдатаев. Все остальные, выбравшись наконец на улицу, в объятия сентябрьской ночи, теперь вполне могли бы и отправиться по домам, если бы не Саймон, с перекошенным от злости лицом устремившийся прочь, с тремя или четырьмя лающими псами.

Они последовали за ним и вскоре были вознаграждены, завидев, как этот негодный мальчишка, доставивший им столько хлопот, бежит в темноте к причалу и вниз по ступеням к воде. Мгновение спустя закачалась одна из длинных барок, привязанных там, и начала выплывать на середину канала, направляясь в сторону Дамме.