Несколько дней спустя произошел один показательный случай. Сашка и Эйгель шли из террасы в обеденный зал. Им навстречу быстро шел гостиничный мальчик, по выбритой полоске на голове — раб, хотя и хорошо одетый. Мальчик нес поднос с кувшином вина. Увидев входящих юных господ, мальчик резко притормозил и, задев плечом стену, покачнулся. Кувшин соскользнул на пол и разбился, забрызгав все вокруг вином. На шум выглянул хозяин гостиницы. С побелевшим от ярости лицом он подскочил к мальчику и с размаха ударил того в ухо. Мальчишка отлетел на пару метров, упав на пол. А хозяин, сжав кулаки, крикнул вглубь зала:
— Витти, неси быстро плеть!
Мальчик взвизгнул и сжался в клубок. Глаза у него остекленели. Сашка, недолго думая, шагнул вперед и сказал хозяину гостиницы:
— Мальчик не виноват. Это я толкнул его. Вино и кувшин включите в счет.
Хозяин зло обернулся, но быстро взял себя в руки. Поклонился юному виконту и ответил:
— Как прикажете, милорд.
Из глубины зала показался дородный мужчина, несущий в руках плеть. Хозяин взглянул на него и бросил:
— Не нужно, иди обратно.
А затем, обращаясь к всё ещё сжавшемуся мальчику, сказал:
— Подотри здесь всё и побыстрее, пока я не передумал.
Затем снова поклонился Сашке и Эйгелю и ушел к себе обратно.
— Зачем ты это сделал? — спросил Эйгель, когда мальчики остались наедине.
— Он бы его запорол до полусмерти. Видел, как у хозяина глаза налились кровью?
— Но это же раб. И он виноват.
Сашка замолчал. Потом все же решился.
— Пойдем.
— Куда?
— Ко мне в комнату.
Когда мальчики поднялись в комнату Сашки, тот запер дверь и снял рубашку. Затем повернулся спиной к Эйгелю.
— Ну, как, видишь следы от плети?
Юный баронет ошеломленно молчал.
— Ну? — повторил Сашка.
— Откуда это?
Сашка, конечно, не мог рассказать всю правду, иначе стало бы ясно, что рассказ о его виконтстве вымышлен, и он был бы разоблачен. Поэтому ему пришлось сочинять на ходу, соединяя правду с вымыслом.
— В начале весны на нас с отцом напали бандиты. Отца убили, а меня продали в рабство.
— Тебя?!
— А ты что же, думаешь, благородных не продают? Еще как продают. Они для рабовладельцев ничем не отличаются от простолюдинов, от черни, как ты их называешь. Те же две руки, две ноги, голова и спина для плетей. Меня успел выкупить дядя. В самый последний момент. Еще день, даже полдня, и я сейчас был бы в Хаммие, работал на рисовых полях. Или на рудниках, корзины с рудой таскал.
Эйгель потрясенно молчал. Он явно не задумывался над возможностью таких вот капризов судьбы.
— А на моем месте мог быть любой другой. Ты, например. И если бы тебе повезло, и тебя не купили на рисовые поля или в рудники, а купил бы какой — нибудь хозяин гостиницы для работы на кухне, то не этот мальчик, а ты, разбив кувшин, сидел бы на полу в ожидании плетей хозяина.
— А плети — это очень больно?
— Да, и… мне не очень приятно об этом вспоминать. И я… там сломался.
— Но благородные…
— Попробуй пройти несколько дней в одной рубашке по зимней дороге. А потом несколько дней в рабском бараке без еды и воды, зато с плетьми и что будет с твоей благородностью?
— Я… я не знаю.
— А я узнал это на своей спине. И вот что, Эйгель. Дай слово, что ты никому про это не расскажешь, не хочу, чтобы все об этом болтали. Дашь слово?
— Обещаю…
На следующий день при встрече с Сашкой Эйгель был очень смущен, чувствовалась какая — то напряженность в их отношениях, но случай, произошедший в тот же день, растопил эту отчужденность.
Перед обедом мальчики гуляли по одной из главных улиц города. Неожиданно Эйгель затормозил и тяжело выдохнул:
— Венц!
Им навстречу шли три мальчика, хорошо одетые, у каждого кинжал на поясе. Тоже дети местных аристократов. А Эйгель совсем сник.
— А вот и маленький Эйгель! — старший из трех мальчиков, заметно выше Сашки и Эйгеля радостно и в то же время презрительно преградил им дорогу. Сзади его пристроились два его спутника. Один тоже старше и выше, а другой худощавый мальчик, ровесник Сашки.
— На постоялом дворе остановился? Сочувствую, в Севире совсем денег не стало.
Эйгель по — прежнему угрюмо молчал, глядя на Венца чуть исподлобья.
— А отец твой где? В наемники приехал записываться? Хоть какие — то деньги. — Венц посмеивался. — А ты сам еще не устроился к кому — нибудь? В пажи или слуги? А вижу, устроился к этому рыжему.
Сашка понял, что Венц говорит про него.
— Нет, Эйгель ко мне не устраивался. Но слуга мне нужен. Ты, я думаю, подойдешь. Серебрянку в седьмицу хочешь? — Сашка злился сам и злил наглого Венца. Тот от неожиданности даже опешил, открыв рот. — Ты рот — то прикрой, мухи летают, в рот залетят.
— Что — о-о! — взревел пришедший в ярость Венц. — Да я тебя!..