Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

– Примерно посреди улицы на той стороне. Удачной ночи, Алекс.

– Удачной ночи, отец.

Я с трудом пробирался по грязи до тех пор, пока стоявший у входа в чайную Алекс не исчез из поля зрения.

Скоро я опять оказался у деревенского кладбища. В маленьком домике с открытыми ставнями мерцал слабый огонь. Этот последний дом на улице стоял в некотором отдалении от соседей. Я осмотрелся. Кладбище могло пригодиться на тот случай, если придется срочно скрыться, – там было где спрятаться. Итак, решено, этот дом мне подходит.

Я постучал в дверь и услышал звук отодвигаемого стула. Подождал. Больше не доносилось ни шороха.

Неожиданно – я даже вздрогнул – из-за закрытой двери донесся свистящий шепот:

– Иди к черному ходу. Я говорю, к черному ходу. Ради бога, обойди дом и подойди к черному ходу!

Голос был женский, жесткий и уверенный, в котором проскальзывали просительные нотки.

Обойдя дом, я увидел небольшую пристройку. Из приоткрытой двери падал свет. Неожиданно свет пропал и стало темно. Я застыл на месте.

– Входи, входи, мой золотой, мой единственный, – раздался тот же женский голос. – Я задвинула заслонку в печи, чтобы свет не смог привлечь их внимание.

Я сделал шаг. Кто-то в белом стоял в дверном проеме. Я подошел ближе. Две руки втянули меня в дом. Нежные пальцы быстро пробежали по мне и остановились на лице.

– Я только хотел спросить, – начал я, снимая женские руки с лица, но она не дала мне закончить фразу:

– Молчи, ангел мой. Молчи, мой дорогой страдалец. О, как я ждала тебя!

Она обвила руками мою шею, а затем сняла с меня промокшее пальто и бросила его на пол. Ее дрожащее тело прильнуло ко мне с такой силой, словно она хотела раствориться во мне.

– Послушайте, – быстро заговорил я, – вы принимаете меня за кого-то другого.

Она приблизила свое лицо, и я ощутил свежее дыхание молодости.

– Я знаю, что ты должен спрятаться, мой дорогой, мой единственный. Если они найдут тебя, то опять отберут у меня. Я спрячу тебя, мое солнце, моя радость. О, мой любимый…

И она начала нежно целовать мое лицо, глаза, губы. Я обнял ее; на ней не было ничего, кроме льняной рубашки. Я попытался заговорить, но она не давала мне открыть рта. Я не мог заставить ее слушать.

– Я изголодалась по тебе, мой соколик. О, как я изголодалась! Люби меня, люби меня, мой дорогой.

– Позвольте мне закрыть дверь, – не понимая, что делать, сказал я.

– Я сама закрою! Подожди, я запру дверь на ключ, теперь задвижку, и они не смогут войти.

Я услышал, как ключ повернулся в замке, щелкнула задвижка. Женщина подошла ко мне, взяла за руку и провела в комнату. В довольно большой комнате с русской печью вдоль стен стояли скамейки. В углу висели иконы. Печь топилась, но из-за закрытой заслонки в комнату пробивался только слабый отблеск огня. Теперь я мог хоть немного разглядеть женщину.

Бледный овал лица. Тяжелые веки. Черные волосы, заплетенные в две косы, обвивали голову. Уголки губ печально опущены вниз. Она была в короткой свободной рубашке, в разрезе которой виднелась полная белая грудь.

Теперь она говорила лихорадочно, не поднимая глаз:

– Раздевайся… у тебя промокла одежда… давай я стяну с тебя сапоги… мой страдалец… я люблю тебя… я люблю тебя…

Я опять попытался заговорить, но тщетно. Она целовала меня, просила не разговаривать, не бояться, быть уверенным, что нахожусь в безопасности, что никто, никто и никогда не отнимет меня у нее.

Было ясно, что женщина принимает меня за кого-то другого, но я никак не мог даже предположить, что творится в ее голове. Я не мог заставить ее посмотреть на меня, хотя понимал, что она не слепая. Женщина развесила мою одежду и поставила сапоги к печке.

Принесла теплое влажное полотенце и помогла обтереться. Затем дала чистую рубашку, пахнувшую мятой, и белые кальсоны. Сама обтерла мне лицо и расчесала руками волосы. Не сомневаюсь, что она рассмотрела мое лицо.

Чистое свежее белье создавало приятное ощущение сухости и тепла. Глядя на суетящуюся рядом женщину, я неожиданно почувствовал сильное сердцебиение. Казалось, сердце готово выскочить из груди при виде полной женской груди, едва прикрытой свободной рубашкой. Я обнял женщину и поцеловал в шею. Она вздохнула, словно раненая самка, и потянула меня на печь, где у нее была устроена постель. Здесь было тепло и пахло свежим сеном. Она навалилась на меня и стала так яростно двигаться и извиваться, словно через нее неожиданно пропустили электрический ток.

Не знаю, сколько я проспал, но вдруг как от удара проснулся. Снаружи доносились громкие голоса. Кто-то колотил в дверь дома. Сидящая рядом женщина была уже готова спрыгнуть на пол.

– Встань за печку, – шепнула она мне в ухо.

«Это конец, – пронеслось в голове. – Куда же я положил револьвер?.. на печку».

Я протянул руку и взял револьвер. Женщина на цыпочках подошла к двери, а я вжался в проем между горячей стенкой печки и стеной комнаты. Мне была видна только абсолютно голая женщина, напряженно застывшая у двери.

Голоса стали несколько глуше. Я слышал шаги по крайней мере четырех человек, расхаживающих вокруг дома. Наконец они остановились у ближайшего ко мне окна.