Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) (СИ)

— Всё равно. Я тебе сейчас отдам одну штуку. Может быть, когда-нибудь разберёшься. Я бы и сам тебе перевёл, — он поднялся на ноги плавным движением, — но не хочу.

— Давай, — слегка удивлённо согласился я.

Грек исчез в темноте. Я откинулся на пахучий вереск и стал просто смотреть в звёздное небо. Если честно, я не думал ни о предстоящих боевых действиях, ни о

218.

непонятном "подарке" от Тезиса… Думал просто о красивом небе. И, кажется, заснул, потому что Тезис возник из ниоткуда — сидел рядом и слегка потряхивал меня за плечо:

— Спишь?

— Да так, отключился, — я сел, скрестив ноги. — Что ты хотел подарить-то?

— А вот, — он, не садясь, протянул мне блокнот.

Такими бывают старинные книги — пухлые и в то же время лёгкие. Наверное, зависит это от качества бумаги, клея, а ещё от того, что переплёт — из настоящей кожи. Блокнот был именно таким — пухлым и лёгким, примерно в две моих ладони размером. Кожаная обкладка обложки по краям и на углах отслоилась. Тиснение — похожее на знаменитый скандинавский "звериный" орнамент — очевидно, когда-то было пробито золотом, но позолота стёрлась почти везде, кроме резких углублений. И всё-таки я различил на обложке силуэт орла. Примерно так вырезанный, как у нас вырезали разные буквы и символы на обложках "общих" тетрадей при помощи половинок бритвенных лезвий… Кривоклювая птица распростёрла крылья, сжимая в когтях обвитую туго сплетённым венком свастику.

— Я нашёл его в пещере, когда мы тут обосновывались, — объяснил Тезис. — Он был зарыт в сухой песок и хорошо сохранился…

Я машинально кивнул, открывая легко скрипнувшую, словно на деревянных петлях, обложку. С обратной стороны в неё была врезана необычайно чёткая чёрно-белая фотография: девчонка лет 14–15, красивая, белокурая, одетая в майку, короткую плиссированную юбку, гольфы под колено и лёгкие туфельки, держала на отлёте теннисную ракетку и улыбалась, как всегда улыбаются, позируя для фотоснимков. Фотография была подписана чернилами, от времени порыжевшими, но обрётшими неестественную чёткость. Однако, подпись я так и не разобрал — и дело было даже не в том, что написано по-немецки, просто почерк был очень вычурный, с завитушками и росчерками. Кстати, весь дневник был написан именно таким почерком — а а это оказался именно дневник, числа я вполне разбирал, и они относились к 40–48 годам нашего века. Постепенно записи становились всё убористей, в конце оставалось несколько чистых листов. Пробежав пальцами по обрезу листов, переворачивавшихся с сухим шелестом, я натыкался на рисунки — сделанные карандашом, как и все записи, но очень чёткие, чем-то похожие на рисунки Олега Крыгина. В самом начале был нарисован мальчишка моих лет: весело прищуренный, с короткой стрижкой вроде бы светлых волос (только впереди длинный чуб), возле вздёрнутого курносого носа — россыпь веснушек, губы раздвинуты в улыбке, на подобродке ямочка. Шею поверх расстёгнутого ворота рубашки охватывал чёрный галстук. Ниже было подписано, и я разобрал: "Ich, Lotar BrЭnner". "Я, Лотар Брюннер"… Потом — рисунок какого-то плаца, выстроились мальчишки в форме (в шортах, на поясах — кинжалы), развевается большой флаг со свастикой… Портрет Гитлера, но не карикатурный, к которым я привык; на этом Гитлер выглядел полубогом с пронзительным взглядом мудрых глаз — чем-то напоминал Ленина, как ни странно… Снова мальчишки — фехтуют без масок на какой-то лужайке, несколько пар… Спортивные занятия — гимнастика на хорошо обставленном плацу под руководством подтянутого инструктора в форме… Ага! Вот! Негр. Рисовали явно с убитого. Зарисовки оружия негров — это, кажется, уже здесь… Несколько человек сидят на камнях — на разном уровне, одеты почти так же, как мы, в руках и на коленях держат разное холодное оружие… Портрет девчонки — не той, что на фотографии, н овсё равно очень красивой… Голые мальчишки бесятся в ручье… И ещё довольно много неуловимо знакомых зарисовок здешней жизни.

Последнее слово в дневнике Лотара Брюннера я разобрал. Оно было написано отдельно. Больше того — я знал его, это слово.

"Гехаймэ".

"Тайна".

219.

Юрий Шевчук

Мелодии цветов, затерянных вначале…

Я помню эти ноты, похожие на сны.

Скажу вам, как Любовь с Бродягой обвенчалась —

Связали их дороги, хрустальные мосты.

"Прекрасная Любовь, нам праздновать не время!

Багровые закаты пылают над рекой!

Идём скорей туда, где ложь пустила семя

И нашим миром правит уродливой рукой!

Прекрасная Любовь, там ждут тебя живые!

Так дай себя увидеть тем, кого ведут на смерть!

Там по уши в грязи — но всё же не слепые…

Дай разум им, свободу, дай чувствам не истлеть…"

Прекрасная Любовь влетела птицей в город —

И… плакал, видя Чудо, очнувшийся народ!

Трон Зла не устоял. Бежал разбитый ворог!..

…Да жаль — погиб Бродяга у городских ворот…

…Танюшка поднялась снизу. Она была босиком, в подвёрнутых штанах и небрежно зашнурованной безрукавке.

— Не спишь? — она опустилась на груду хвороста. — А я тебя искала, искала…

— Нашла? — улыбнулся я.

— Нашла, — она удовлетворённо вздохнула и, взяв меня под локоть, привалилась високм к плечу. — Наконец-то я тебя нашла…